Терроризм: взгляд из Парижа

«После 2004 года угроза терроризма возросла, учитывая новые земли джихада, которые появились во всем мире, - говорит экс-руководитель подразделения по борьбе с терроризмом Французской службы внутренней контрразведки Луи Каприоли. - Мы все имеем дело с терроризмом, чья идеологическая база – радикальный салафизм. В России на это накладывается феномен сепаратизма в некоторых регоинах. В регионах Франции также есть сепаратизм и терроризм – это Корсика, например. Если бы все корсиканцы были салафитами, у нас была бы такая же проблема, как в России. Но есть разница. Террористы во Франции – потомки тех мусульман, которые въехали в Европу за последние 50-60 лет. Большинство мусульман интегрировалось, но какая-то очень небольшая процентная доля втянута в терроризм. Что касается источников финансирования – тоже есть отличия. С тех пор, как исламистский терроризм укоренился на французской территории, в январе 1992 года после выборов в Алжире терроризм финансировался локально. У нас были перемещения денег очень небольшие, и на те покушения, которые совершались в 1995 году, потребовалось 10 000 франков. Причем после 1992 года это финансирование происходит на французской территории, благодаря подделке документов, угону автомобилей с последующей перепродажей, различного рода подпольной деятельности. Государственного финансирования терроризма нет.

Мы сталкиваемся, уже начиная с 1970-х с возрождением радикального салафизма. Это соперничество между Ираном и Саудовской Аравии, между салафизмом и Саудовской Аравией и странами Персидского залива, и с другой стороны – Ираном. Иран не смог экспортировать свою исламскую революцию. У нас были иранские покушения во Франции, но им не удалось обратить в ислам шиитского толка тех суннитов, которые проживают и в Африке, и в Европе. С другой стороны, саудовцы, благодаря их предсказателям, их университетам, и йеменцы так же, «развернули» во всей Европе и в Африке таких имамов, которые набрали себе учеников, имамов, которые распространяли салафитскую доктрину, что и происходило в 1980-е. Когда война в Афганистане закончилось, мы увидели столько феноменов в Европе, во Франции, в Англии и в Италии. В частности, в Алжире, с их возросшим исламизмом, который проецировал силу вовне и, в частности, на территорию Франции».

Между тем, как считает эксперт французского Института международных отношений Марк Экер, «вопрос о том, как бороться с радикализацией, безусловно, очень важный, и традиционный ответ во Франции в том, что государство не хочет вмешиваться в религию, по существу – четкое разделение между государством и церковью. На уровне радикализации во Франции нет какой-то программы предупреждения, профилактики радикализации. В англосаксонских странах такое возможно, но французское государство выдворяет из государства самых радикальных имамов, которые держали речи экстремистского характера. Что касается проблематики интеграции, адаптации, то во Франции французские мусульмане – это такие же граждане, как и все остальные. Мы не видим, что тут есть некий потенциал бунта, восстания против Запада, которое могло иметь место на территории Франции или вообще на территории Европы. Мы пока что имеем дело с терроризмом, то есть речь идет о том, чтобы определить тех лиц, которые радикализировались и которые переходят затем к действиям. Нужно помешать этим лицам совершать террористические акты, предупреждать террористические акты. У нас есть законодательство, достаточно эффективное в этом плане, которое позволило сорвать несколько покушений, выявило несколько террористических опасностей внутри Франции и за границей, там была дюжина примерно таких джихадистских организаций, которые были обнаружены, разоблачены за последние несколько лет. Мы имеем дело все-таки не с массовым пока что явлением. Наша задача - упредить покушение, помешать к переходу от слов к действиям. Но антитеррористическая система безусловно не безгрешна. Это одна из тех причин, по которым Мухамед Имра ускользнул и совершил свои террористические акты в Тулузе, которые взволновали французское общественное мнение. Но там было семь жертв.

Использование или применение силы со стороны Франции мы рассматриваем обычно как некий фактор, который может привести к гораздо большей радикализации, чем тот фактор, который позволит положить конец всем этим проблемам.

Если мы вернемся к террористическим актам в Европе за последние годы, то в Мадриде, в Лондоне, в Тулузе – они не были связаны с Катаром или с Саудовской Аравией. К несчастью, мы имеем дело с транснациональным движением, негосударственным. И поэтому очень трудно его понять. Вестфальские государства привыкли бороться с другими государствами. Но они не привыкли бороться с транснациональными, негосударственными какими-то тенденциями. Поэтому не знали, как реагировать. США отреагировали на «11 сентября» войной против терроризма. И Франция не присоединилась к доктрине войны с терроризмом, хотя французские военные участвуют в вооруженной борьбе с терроризмом. Действия армии США и вообще Запада не принесли желаемых результатов ни в Афганистане, ни в Ираке, и даже теперь в Ливии. Мы видим, что ливийский кризис перешел на юг. Если сейчас в странах Сахеля господствует тяжелая, весьма тревожная ситуация, которая может затронуть и Францию в ближайшие месяцы, вопрос теперь – как отреагировать и как справиться с этой сложной ситуацией. Я не уверен, что военная интервенция, мощная военная интервенция – правильное решение. И даже я не уверен, что, учитывая экономический кризис, в настоящее время Франция и другие западные страны хотели бы опять провести долгосрочную военную экспедицию. Что касается экономической проблематики – действительно Катар инвестирует серьезные средства во Франции, но Катар при этом не контролирует международную политику Франции».