Владимир Губарев: «Звезду Героя космонавтам надо давать сразу после команды «Пуск»

- Байконуру страшно повезло. Если бы этот вопрос решался на полгода позже, то космодрома в Казахстане не было бы. Он, скорее всего, был бы в европейской части Великой степи. 

Собственно, в 1954 году место уже было выбрано. Но Николай Александрович Пилюгин, разрабатывавший системы управления ракет (о космосе речь тогда не шла, подразумевались боевые ракеты), сказал: «Мне для того, чтобы управлять ракетами в полете, нужны два крыла». Одно крыло должно было падать Воронежем, в достаточно населенной местности, а второе, по расчетам, попадало точно в Турцию. Вот и решили подобрать другую площадку.

Ровно через полгода Пилюгин придумал новую систему радиоуправления, которая не требовала такого разноса падения ступеней. Но решение о строительстве космодрома в Казахстане уже было принято.

Ну и, разумеется, надо было все это скрыть. Про Капустин Яр на Западе уже знали, а где строится другой ракетный полигон – до определенного времени не должно было быть известно. В Казахстане оказалось очень удобно прикрывать все работы освоением целины. Под этой «крышей» все и шло – эшелоны, строительство, техника, огромные материальные и людские ресурсы. Многие очень долго не знали, над чем они работают, что строят – все называлось «освоением целины». 

Легендарный начальник строительства космодрома генерал Георгий Шубников – он строил мосты еще в годы войны, восстанавливал Трептов-парк в Берлине – смеялся потом: «У меня теперь самая высшая награда – за освоение целины».

– Я постоянно писал о космосе более 25 лет. Всего я видел 50, наверно, пусков.

Самый замечательный для меня пуск был 1 ноября 1962 года. На космодром я попал нелегально, благодаря тому, что у меня были добрые отношения с Валерием Дмитриевичем Калмыковым, министром радиопромышленности СССР.

В то время четкого порядка допуска еще не было. Я писал о станциях дальнего наблюдения, и вдруг министр мне говорит: «А мы завтра запускаем спутник Марс-1, летим со мной?» Конечно!

Он взял меня с собой в самолет, мы прилетаем в Тюратам, приземляемся. Его как министра встречает «Чайка», и мы садимся в нее вместе – все считают, что я его помощник. Едем на стартовый комплекс. Проходит небольшое совещание, ему докладывают о готовности – я все тихонько слушаю. Дальше – на старт и пуск. Спутник выводился на орбиту ракетой-носителем «Молния».

А мы сразу же снова на аэродром. Летим обратно, я сижу в самолете и пишу материал. Придумал заголовок: «Внимание, говорит АМС!» – это автоматическая межпланетная станция. Пока летели до Москвы, материал на 5-6 страничек был готов. Прошу  Калмыкова: «Валерий Дмитриевич, мне главное, чтобы вы здесь расписались, что нет секретов». И министр подписал: «Можно». 

Минут двадцать первого ночи приземляемся во Внукове, меня уже ждет редакционная машина. Еду в «Комсомолку», и на следующее утро, 2 ноября, выходит «Комсомольская правда» с моим репортажем о запуске первого спутника в сторону Марса. 

Но история на этом не закончилась. Когда только я появился на работе, мне говорят: срочно в «Правду» к Сатюкову (главный редактор). Мы тогда располагались в одном здании. Я к нему, а тот возмущается: что это такое, почему ты написал репортаж, мы должны быть первыми! Но у меня виза министра - тогда этого было достаточно. Более того, я подготовил еще один материал. Сатюков говорит: все, отдаешь его в «Правду». Нет, отвечаю, у меня главный редактор Юрий Петрович Воронов – как он скажет, так и будет. 

Конечно, Воронову позвонили по «вертушке», и он сказал отдать второй материал «Правде», но с подписью «спецкор «Комсомольской правды». И так и напечатали - это был случай уникальный. 

- В своей жизни я видел несколько очень страшных вещей. Первое – когда горит лес. Второе – ядерный взрыв. Когда земля дрожит, а потом поднимается – это просто Дантов ад. Однажды на полигоне Капустин Яр я присутствовал при пуске боевой ракеты на КПП – метров 250 от пусковой установки. Мы с фотографом должны были сделать снимки. При этом двое солдат держали нас за ноги, чтобы успеть сразу сдернуть в укрытие. Он успел сделать два снимка, я три, чем долго гордился. Но это было так страшно, когда все закручивается во взбесившийся вихрь – словами не объяснить. 

Ну, а третье – это запуск ракеты в космос. Я всегда говорил: тем, кто летит, кто находится в ракете, сразу после команды «Пуск» надо давать звезду Героя. Это реально страшно. Даже на НП - наблюдательном пункте в 4-5 км от места запуска звук был такой, что вызывал болевые ощущения.

Что же касается, нас, корреспондентов… Признаюсь, с годами это стало казаться довольно однообразным. По решению Политбюро на Байконуре сначала было аккредитовано пять человек из центральных газет. У всех – первая форма допуска. Ну, хорошо, слетал один космонавт, два, пять. Двадцать. А нас по-прежнему пять, и каждый раз надо писать что-то новое.  Причем мы знали практически всех ребят еще до полетов, знали назубок все процедуры... И мы стали звереть. Однажды, в начале 70-х, устроили такую вещь - разыграли разные цвета автобусов. И договорились, что каждый пишет свой репортаж, в котором должна быть фраза: «… известный всему космодрому зеленый автобус…, синий… красный автобус», - в общем, у каждого свой! И так материалы в разных газетах и вышли. 

- Ответственные редакторы - нет, а некоторые люди нам потом писали письма: кому верить? Это было.

- Я считаю величайшей глупостью, что Россия хочет уйти с Байконура, и мы строим космодром на Дальнем Востоке.

Байконур – космодром выдающийся по многим показателям. Мы наоборот должны идти к сотрудничеству и активно – причем именно вместе с Казахстаном – конкурировать в международной космонавтике.  

Не надо строить новые бетонные пусковые площадки, вкладывая в это огромные силы и средства. Надо направлять усилия на новые необычные проекты, в которых оба государства были бы заинтересованы. Здесь, как и везде, нужны идеи. И искать их надо вместе, это должно быть стратегической линией двух государств. Кстати, это и может стать главным направлением интеграции России и Казахстана.