Тбилисские истории. Поднос тетушки Маквалы

В конце месяца, второго рабочего месяца начинающего журналиста популярной молодежной газеты Гоги Тарашвили, его вызвал главный редактор. Тарашвили разволновался и за минутный путь до кабинета шефа спина дважды покрылась потом, лоб один раз испариной.

Главред взглянул на вошедшего Тарашвили поверх очков, поправил их на переносице и спросил:

- К спорту как относишься? Любишь?

Гоги Тарашвили растерялся - от всех предположений не осталось и следа. Он готов был услышать, что угодно, и даже строгие замечания, но не вопрос о спорте.

- К спорту? - переспросил он. – Да, конечно… Уважаю спортсменов…

Но главного, кажется, это на самом деле нисколько не интересовало. Вопрос носил формальный характер, потому что, не обратив внимания на ответ Тарашвили, он сказал:

- Меня только шахматы интересуют. Футбол и тот раз в году смотрю. А тут оказывается в Бакуриани по каким-то лыжам соревнования проходят на приз нашей газеты. Почему нашей газеты? Откуда это взялось вообще? Звонили только что… Говорят, что завтра соревнования заканчиваются, хорошо бы и приз прислать. Каково, а?!

Главный редактор "Молодежной газеты" был назначен на должность недавно, а его предшественник, сдавая ему дела, о спортивных акциях редакции рассказать забыл.

Тарашвили синхронно с главредом тоже изобразил на лице недоумение, означавшее в данном случае: "Конечно! Как так вообще можно, звонить вдруг и требовать, чтобы приз прислали? Что мешало согласовать заранее с редакцией вопросы?!"

Но вслух он ничего, конечно, не произнес, а ждал, что еще скажет главред, впрочем, уже догадываясь, почему вызван.

- В общем, Тарашвили, выписывай в бухгалтерии командировку в Боржоми-Бакуриани и езжай завтра с утра. Приз отдашь кому-нибудь из организаторов. Может, попросят выступить на награждении – не теряйся. Но в политику не лезь, просто поздравь чемпиона, скажи, что рады сотрудничать… Тосты ведь говорить умеешь, вот и скажешь тост без стакана в руке, если выступать придется. Все понятно? Тогда иди. Горным воздухом снежным подышишь пару дней, а то сам на лыжах побегаешь, если можешь. Нет, не можешь? Все одно лучше, чем тут. Фактически двухдневный отпуск у тебя. Вернешься – отпишешь строк сто в номер, все-таки на редакционный приз соревнования.

Гоги Тарашвили повернулся было выходить, но у самых дверей остановился:

- А приз?

- Ах да, - главред нахмурился и стал осматривать полки в своем кабинете. – Вот это и отдай – приз нашей газеты.

Тарашвили взял деревянный на высокой ножке резной бокал – не бокал, кубок – не совсем и кубок, маловат. Такие штуковины продавались в магазинах сувениров. Кто их покупал, кого они могли заинтересовать – было не понятно. Но вот, оказывается, главреду популярной тбилисской молодежной газеты кто-то додумался ее подарить. А он подарок решил обратить в награду победителю лыжных соревнований на приз своей газеты в Бакуриани.

В бухгалтерии Тарашвили управился быстро, но с огорчением понял, что командировочных хватит только на то, чтобы ночевать не на улице и на булку с чаем. Он размышлял – пустить в дело небольшую заначку с гонорара и оттянуться, раз уж такая возможность выпала или держать ее на черный день, когда у метро "Руставели" его окликнули.

Тарашвили остановился, осмотрелся по сторонам, и в следующий миг уже задыхался в объятиях кузена, проявившего такую бурную радость, словно виделся с Гоги не пару дней назад, а куда дольше. Арчил был хорошо поддавший и, как за ним водилось, желал продолжения:

- Пяти часов нет еще, не домой же идти?! – аргументировал он. – Пошли в "Казбеги" - денег полный карман.

Тарашвили засопротивлялся было, рассказал об экстренной командировке рано утром, но Арчила не пронял - он даже обижаться стал, и Гоги сломался.

В "Казбеги" - ресторане около эстакады у гостиницы "Иверия", который раз в месяц закрывался по санитарным причинам, Арчил заказал чуть ли не все меню.

- Слушай, ну кто это все съест, Ачи?! – возмутился Гоги. – Ты же сам только из-за стола…

Арчил в ответ лишь хохотал, не вполне контролируя свои мысли и действия.

- Хороший ресторан, - хвалил он заведение. – Одно плохо – крысы шумят, а из-за них его санэпидстанция все время закрывает!

Стены "Казбеги" были обиты гофрированными металлическими листами, и из-за них действительно доносился характерный шум и возня. Гоги чуть не вывернуло, когда из щели между листами вдруг свесился голый крысиный хвост. Арчил захохотал громче прежнего:

- Подумаешь! В Боливии жаренные крысы – национальное блюдо. Не веришь? Клянусь мамой, по телевизору своими глазами видел!

- Кончай, меня вырвет! – предупредил Тарашвили, понимая, что из-за дрянных существ, не прекращавших возню и за гофрированным железом и то и дело пищавших, он и кусочка не сможет проглотить.

Зато Арчил лопал за двоих – и куда в него влезало, а пил – так вовсе за небольшую строительную бригаду. По части питья Тарашвили было легче, чем с едой. Он отпивал по полстакана кисловатого дешевого вина, подозревая, что без изжоги не обойтись. Расстроенный такой слабостью компаньона Арчил стал зазывать за стол официанта, маявшегося без дела. Потом кого-то из редких посетителей, и преуспел в увеличении числа сотрапезников.

- А это что за байда у тебя? – Арчил, наконец, обратил внимание на деревянный кубок, с которым носился кузен.

- Вот эту штуку я должен отвезти завтра в Бакуриани и вручить победителю соревнований, - сообщил Гоги.

- Ну-ка дай ее сюда, - скомандовал Арчил. – Гансхвавебули!*

Идея собутыльникам пришлась по душе, и, придумав какой-то помпезный тост, они пустили кубок по кругу. Потом еще раз. Еще… После очередного "гансхвавебули" Тарашвили понял, что Арчила надо доставить домой – сам не дойдет. "Вот влип, еще и вставать ни свет, ни заря, чтобы успеть", - с досадой думал он, вытаскивая из "казбегского" подвала на свежий воздух плохо воспринимавшего реальность Арчила.

- Никаких машин! – объявил он. – Пешие прогулки способствуют укреплению организма.

- До твоего массива пешком и за два дня не дойти, - рассердился Гоги. – Кончай дурака валять – сейчас ловим машину и по домам. Мне в шесть утра вставать на боржомскую электричку.

Но Ачи одолел приступ упрямства. Он согласился-таки на такси после продолжительного спора, взывания к совести, призыва вспомнить о милосердии и христианских канонах. Однако с предусловием – выпить на мосту Галактиона. Бутылку вина он каким-то образом успел прихватить со стола. Скрепя сердце Гоги согласился.

На мосту Арчил затеял какой-то долгий высокопарный тост, Гоги и не слушал особо, мечтая побыстрее доставить опьяневшего кузена домой и выспаться перед дорогой.

- Где твоя штуковина? – спросил Арчил, и Гоги с ужасом вспомнил, что кубок остался в ресторане, который мог уже и закрыться.

Быстрее Тарашвили никогда не бегал. Он застал работников "Казбеги", закрывавших заведение. Гоги готов был в колени упасть, лишь бы вернуть редакционный приз, но знакомый официант, который выпивал с ними и которого он узнал без труда, нагло утверждал, что лично убирал со стола, и никакой особой посудины там не было. Тогда Гоги сделал то, чего не сделал бы трезвым, – вынул редакционное удостоверение и пригрозил порвать всех на части, если ему не вернут редакционное же имущество.

Жулик-официант моментально испарился. Кто-то другой, недовольно ворча что-то о сигнализации, отпер дверь – иди, дескать, и сам ищи свой кубок. Тарашвили с радостью обнаружил приз на буфетной стойке. Теперь надо было найти Ачи, если он вообще понял, что происходит, и остался ждать на мосту или где-то рядом, а не ушел куда-то.

Кузен стоял на мосту, задумчиво смотрел вниз на реку и иногда прикладывался к бутылке. Возвращение Гоги он отметил радостным нечеловеческим ревом. Немногочисленные прохожие остановились, пытаясь понять, что происходит.

Арчил, не мешкая, выхватил у Гоги счастливо возвращенный кубок, энергично плеснул в него остатки "вазисубани", прокричал: "Да здравствует наш Тбилиси!", влил в себя содержимое, театрально развел руки в стороны, молодецки гаркнул: "Айт!" что должно было означать высшую степень удовольствия… и к ужасу Гоги бросил кубок в Куру.

- Сейчас пойдем и купим новый, - спокойно ответил он разволновавшемуся кузену.

- Где купим? Все магазины давно закрыты, - чуть не плакал Гоги Тарашвили.

- А вот пойдем и посмотрим! – упорствовал Арчил.

Можно было и не идти – магазины сувениров к полуночи не могли оставаться открытыми.

Кузены грустно уставились на закрытую дверь под вывеской "Солани"*, а потом на почти такой же деревянный кубок на витрине, бесивший своей недосягаемостью.

- Значит, делаем так, - тут же придумал Ачи. – Стой на шухере, я разбиваю витрину, хватаю эту фиговину, ты в это время ловишь машину и быстро уезжаем…

- Совсем рехнулся? – возмутился Гоги.

- А что делать? – удивился Ачи. – Другой план есть?

Другого плана не было, но наживать неприятности Гоги совершенно не хотелось.

- Слушай! – внезапно озарило его. – А кто знает, какой именно приз я должен был вручить? Никто! Можно купить какую-нибудь вазу или что-то в таком духе.

- Молодец! – похвалил Арчил. – Я всегда знал, что ты самый умный в нашем роду. Из тех, кто жив. Но умнее деда Закро никого не было. Наверное, ты в него пошел.

Покупать вазу, однако, Арчил наотрез отказался.

- Дома их штук сто! Поедем сейчас ко мне, и выберешь любую – мама и не поймет, что какой-то не хватает.

Порядочный Гоги запротестовал:

- Нет, ты ей объяснишь, что случилось.

Ачи нехотя согласился.

Тетушка Маквала, увидев в каком состоянии явился Арчил, совсем не обрадовалась, и лишь укоризненно и устало произнесла:

- Опять?

Пьяные похождения сына участились и вызывали тревогу.

- Пьет почти каждый день, - пожаловалась она, когда Арчил отлучился ненадолго. – Соседям в глаза стыдно смотреть. Опять с работы уволился, шатается сутками напролет непонятно с кем. Может, ты сможешь образумить…

Арчил вернулся, добыв где-то еще вина. Гоги протестующее поднял руки – мол, и не уговаривай, но кузена этим не смутил. Тот мог пить и один. О вазе Арчил, кажется, говорить и не собирался. Подождав и тщетно напомнив ему о причине своего нахождения у него дома, Гоги, краснея и запинаясь, сам рассказал тетушке о возникшей проблеме.

- С утра надо в Бакуриани, чтобы успеть, магазины все закрыты будут, а дома ничего подходящего у нас нет, - завершил он изложение беды, устроенной Арчилом.

- О господи! – запричитала тетушка Маквала, подводя Гоги к серванту. – Какие сто ваз?! Откуда? Что этот лоботряс наплел тебе?!

Гоги удрученно молчал. За стеклом виднелись стаканы, тарелки, еще какая-то посуда, но на приз ничего не тянуло.

- Погоди, - вспомнила тетушка. – Было еще старинное хрустальное блюдо. Вроде подноса. Может, подойдет? Вспомнить бы еще, где оно.

Гоги смотрел умоляюще:

- Тетушка, выручай. Я потом на Сухом мосту* обязательно куплю вам такое же…

Дорога до Боржоми оказалась невероятно мучительной. Гоги Тарашвили неуклонно тянуло в сон, с которым приходилось отчаянно бороться – не дай бог выронить на трясучей дороге драгоценный хрустальный поднос. До Боржоми он доехал совершенно разбитый и обессиливший.

В районной администрации корреспондента популярной газеты из самой столицы, встретили приветливо. Оценив его состояние, но, не показывая вида, предложили позавтракать. Гоги отказался – какой завтрак, успеть бы до завершения соревнований в Бакуриани! И тогда он получил очередной удар под дых:

- Все равно до Бакуриани сейчас не добраться – там снегопад. Вы идите в столовую, а если появится какой-то внедорожник – дадим знать.

Часа через два такой смельчак нашелся. В "уазик" уже набилось невероятное количество желающих подняться в Бакуриани, и Тарашвили пришлось втискиваться и устраиваться не только между пассажиров, но и их вещей – сумок и корзин. Поднос для сохранности он отдал под попечение водителю, который вручил его впереди сидящему пассажиру, снабдив инструкцией – беречь как зеницу ока.

Машина отчаянно буксовала, скользила на замерзшей заснеженной дороге, но все-таки понемногу взбиралась все выше и выше. До Бакуриани Гоги добрался совершенно измочаленный. Он вылез из машины с затекшими руками-ногами от неудобного сиденья.

- Сынок, помог бы а, - попросила старушка-попутчица. – К тому столбу бы вещи отнести, а там уж внук подойдет…

Гоги, скрепя сердце, взялся за объемную сумку и корзину с мандаринами. А донеся до места под благословения старушки, с ужасом увидел отъезжающий обратно в Боржоми "уазик"…

Погоня за машиной вряд ли была бы успешной для Гоги, если водитель сам бы не вспомнил о подносе. Вернее, блюдо, оставленное вышедшим в Бакуриани пассажиром на переднем сиденье, соскользнуло и упало. И тогда водитель дал по тормозам. Будучи совестливым человеком, он развернулся и поехал обратно и минут через десять встретился с бежавшим навстречу вниз по заснеженной дороге Гоги Тарашвили.

Приняв едва не потерянный приз, Гоги проклял судьбу и все то на свете, из-за чего второй день продолжались его мучения, конец которым еще не показался. Водитель, сжалившись, проявил высшую любезность и довез его до центра Бакуриани. А Гоги еще раз обратился к проклятиям, заметив отбитый зубец по окружности подноса – падение с сиденья для приза молодежной газеты не прошло бесследно.

Прохожие объяснили журналисту, как пройти на лыжню, где проходили соревнования. Один из организаторов выслушав его, направился к коллегам и через пару минут обернулся к Тарашвили:

- К лыжным гонкам вы никакого отношения не имеете. На приз вашей газеты, видимо, горнолыжники соревнуются на Кохта-горе… Думаю, только пешком можно. Они уже все там с утра. Идите туда, вон гора, с дороги не собьетесь – идите все время в направлении Кохта-горы, не сворачивайте никуда – только по прямой.

Гоги Тарашвили шел по прямой, то и дело проваливаясь в снег по пояс. Вскоре он ощутил полное безразличие – стало наплевать, успеет ли к концу соревнований, придется ли выступать при награждении, и что говорить, если придется – придуманная было для этого речь забылась начисто. Он несколько раз остановился, переводя дух и набираясь сил. Гора, казалось ему, то приближается, то вдруг отступает на начальное расстояние. Глаза болели от ослепительного нетронутого ничьим присутствием снега. Вдали чернели флажки и двигались крохотные фигурки – должно быть спортсмены. Постепенно флажки стали обретать цвета – красный и синий, фигурки превращались в сильных мускулистых людей, в красивых пестрых формах со свистом проносившихся мимо него по специальной трассе для любителей.

Профессиональная трасса располагалась еще выше, и почти до самого верха Кохта-горы можно было добраться на подъемнике. Но организаторы соревнований и судьи находились ниже, и до них надо было идти опять же пешком.

Потом Гоги Тарашвили ощутил, как блюдо выскользнуло из онемевших от холода рук, и погрузилось глубоко в снег. Он разрывал его уже чуть не плача от усталости и жалости к самому себе... Но всему, как известно, приходит конец, и мукам Гоги Тарашвили тоже.

- Может, чаю горячего? – спросил суровый человек, оказавшийся главным судьей соревнований на приз "Молодежной газеты".

Гоги кивнул, и, прихлебывая горячий напиток, слушал замечания судьи о легкомысленном отношении патронирующий соревнования газеты к своим обязанностям.

- Раз в год, молодой человек, ведущие горнолыжники собираются на эти соревнования. По сути, это открытый чемпионат Грузии с участием лучших спортсменов Азербайджана и Армении. Бывает, что и из России участвуют, но не часто – их уровень подготовки намного выше, и у них с нами соревноваться особого интереса нет. Так вот, мы вынуждены были дозваниваться несколько дней до вас и напоминать о том, что соревнования, собственно, проходят на призы вашей газеты. И вот вы являетесь в последний момент, что называется на самом флажке и приносите блюдо победителю. Спасибо, конечно, но ведь есть и призеры – второе и третье место. Бывают еще специальные призы, скажем так, поощрительные. Например, самому молодому участнику, или, наоборот, - самому возрастному…

Гоги Тарашвили слушал наставления с одним желанием – высказать этому критику все, что он думает о его замечаниях, сопроводив уточнением, что он сам – Гоги Тарашвили – никакого отношения к горнолыжному спорту не имеет, иметь вряд ли будет, что он лишь выполнил поручение главного редактора, который по неизвестной ему причине, узнал о соревнованиях в последний момент и решил командировать в Бакуриани его – Гоги Тарашвили, после чего ему на голову свалился необузданный кузен Ачи Тарашвили, сопротивляться предложению которого отужинать в "Казбеги" было бессмысленно, и он – Арчил Гиоргиевич Тарашвили, после ужина устроил ему "праздник" с редакционным деревянным кубком, и если бы не благословенная тетушка Маквала – мама бездельника и пьяницы Ачи Тарашвили, то и неизвестно, как бы он – Гоги Тарашвили, выпутался бы из дрянной ситуации и в мучениях добрался бы до Бакуриани, но из-за старушки-попутчицы едва не потерял приз, и совершенно обессилевший добрался до места, где, оказывается, еще и предстояло выслушать нотации на тему, как правильнее было поступить.

Но всего этого Гоги Тарашвили говорить судье не стал, а только устало спросил:

- Когда награждение? Хорошо бы мне обратно в Боржоми успеть так, чтобы в Тбилиси сегодня вернуться.

И тогда главный судья, вздохнув, сказал:

- С награждением, молодой человек, проблемка. Нет победителя.

- Это как? – удивился Гоги Тарашвили.

- Да так, - главный судья выпятил далеко вперед нижнюю губу. – Из четырнадцати участников никто финишировать не смог: кто упал на трассе, кто не туда свернул… Бывает. Уровень горнолыжников все-таки у нас сильно уступает международному. Хотя традиции вроде не такие уж и плохие. Так что забирайте свой приз до следующего года.

Гоги Тарашвили посмотрел на главного судью с недоверием, но молча зажал хрустальный поднос тетушки Маквалы подмышкой и заковылял с Кохта-горы вниз к Бакуриани, поклявшись, что через год в это время обязательно любой ценой возьмет больничный, чтобы не приведи Всевышний еще раз не быть облаченным доверием вручить приз победителю соревнований по горнолыжному спорту на приз "Молодежной газеты".

* Гансхвавебули - элемент грузинского застолья. Дословно переводится как "отличающийся". Обычно тамада требует подать нестандартный сосуд, и произносит какой-то "особенный тост". Все сотрапезники обязаны, если позволяет здоровье, выпить из этого нестандартного сосуда, коим может быть даже большой стакан, ваза, рог, пиала или что-то совсем уж "оригинальное".

* "Солани" - предприятие по производству сувениров и сеть одноименных магазинов

* Сухой мост – "блошиный рынок" в Тбилиси