За что Франк Швабе из ПАСЕ пытается наказать Азербайджан?

У нас в 6-й школе Баку на втором этаже был маленький музей. Он занимал две стены широкого и высокого коридора бывшей царской гимназии. Музей был посвящен выпускникам, не вернувшимся с войны. Старые фото, короткие рассказы о человеке, кое-какие личные вещи. Школьники, студенты, поэты, рабочие. Их всех этих людей я запомнил только одного. Звали его Ной Эйг, и я никогда не забуду этого парня. Не только за необычные имя и фамилию. Они тогда мне, школьнику 12 лет, казались необычными, как будто сошедшими со страниц фантастики Ефремова или Стругацких. Или книг Жюля Верна. Хотя это были обычные еврейские имя и фамилия. Но мы тогда в Баку не заморачивались особенно национальностями.

Мне навсегда врезалась в память фотография этого парня. Увеличенная с маленькой – видимо, с комсомольского билета. Прямо на меня смотрели с этого фото горящие огромные глаза Ноя, будто прожигающие насквозь. Красивое восточное лицо, очень сосредоточенное, короткая стрижка, крепкая шея, футболка 1930-х годов – вот и всё, что было на снимке.

Сегодня мне уже за 60, и я много чего забыл в своей жизни. А Ноя и его фото помню, и до смерти не забуду. Потом уже я узнал, что был он из интеллигентной бакинской семьи. Что отца его знал, как часто бывало Баку, весь город. Наум Григорьевич Эйг был опытнейшим фармацевтом, заведовал аптекой №9 на Татарской улице, а в конце жизни дежурил по ночам в круглосуточной аптеке на углу улиц Ленина и Басина. Многим людям спас жизнь этот опытный ночной аптекарь.

У Наума и его жены Рахиль Абрамовны было двое детей: сын Ной, родившийся в 1925 году, и дочь Мина, которая была старше на два года. Ной хорошо рисовал. Наверняка стал бы художником. Но в 1942 году, сразу после окончания школы, в 17 лет он ушел добровольцем на фронт. У него был туберкулез, но на фронт взяли – немцы стояли на кавказских перевалах и готовились к рывку на Баку. Отец не стал возражать, хотя мог. Бакинских мальчишек 12-13 лет тогда военруки и физруки готовили к уличным боям на баррикадах.

Ной был тяжело ранен под Ленинградом. Госпиталь, в котором он лежал, разбомбили. Как он погиб неизвестно: пропал без вести в 1944-м. В нашей Книге Памяти запись о Ное есть. Есть сканы трех документов, где он упомянут среди других пропавших без вести. Но в Книге нет даже его фото. Он был одним из тех 600 тысяч граждан Азербайджана, которые ушли на фронт. И одним из 300 тысяч тех, кто не вернулся. Население республики перед войной составляло 2,5 миллиона человек.

К чему это я все рассказал? Память, конечно, память. И злость.

Вы думаете, расизм и ксенофобия были вытравлены из жителей страны между Рейном и Эльбой? И не надейтесь. Те 600 тысяч, ушедшие на фронт из Азербайджана, не добили гаденышей. А надо было бы. Тогда, возможно, не родился бы или хотя бы не смел открывать рот глава немецкой делегации в ПАСЕ Франк Швабе. Стараниями таких как Швабе ПАСЕ лишила мандата азербайджанскую парламентскую делегацию. Кого-то там куда-то не впустили власти Баку. Теперь Швабе заявляет:

У Азербайджана нет пути обратно в Парламентскую Ассамблею, ни сейчас, ни в январе.

Вообще-то этот Совет Европы не очень нужен Азербайджану. Заповедник садовых гномов, как назвал учреждение один немецкий журналист. Когда миллион граждан Азербайджана в начале 1990-х был изгнан оккупантами со своей земли, лишен имущества, жилья, когда тысячи людей были зверски убиты в результате этнических чисток, Швабе и такие как он молчали. Это для них в порядке вещей. 

Мне стыдно вспоминать, о таких, как Ной, рядом с именем таких как Швабе. В 1942 году Ной ушел на фронт, чтобы такие гаденыши исчезли навсегда. О таких как Швабе забудут еще при их жизни. А о таких как Ной бакинцы не забудут никогда.

Читайте нас в

Дзен Новости Telegram