"Моя последняя просьба - не запрещайте нам глупостей. Ведь в глупостях вся сладость жизни и смысл ее", – говорил всемирно известный художник, сценарист, писатель, скульптор, театральный режиссер Резо Габриадзе о своем спектакле-буффонаде "Бриллиант маршала де Фантье". Эти слова могли бы стать и его последней просьбой не только применительно к спектаклю. Мастер умер вчера в Тбилиси, буквально три недели не дожив до своего 85-летия.
Родился Габриадзе в Кутаиси 29 июня 1936 года. Он был автором сценариев более 35 фильмов, включая культовые "Не горюй!", "Мимино", "Кин-дза-дза!", "Необыкновенная выставка", "Паспорт"; создал иллюстрации к полусотне книг; в 1981 году основал Тбилисский театр марионеток; стал обладателем множества высоких наград, в том числе государственной премии СССР, премий "Ника", "Триумф", "Золотая маска". Британский режиссер Питер Брук, прославившийся своими новаторскими подходами, называл Габриадзе "великим изобретателем".
Резо Габриадзе и Питер Брук в центре
Спектакли Габриадзе могли заворожить любого - они увлекали в иную реальность, с которой не хотелось расставаться. Это всегда было завораживающее действо: иносказательное, с переплетениями смыслов, сменой настроений, эмоционально наполненное, то ироничное, то грустное, но всегда незабываемое.
В 2005 году вышла книга Марины Дмитревской "Театр Резо Габриадзе", в которой собраны мудрые и добрые истории о детстве, о людях, о куклах, о городах, о печалях и радостях мастера. Дмитревская назвала его мир с шатанием по всем видам искусств и фетишем свободы - миром ускользающей красоты.
"Кутаиси — это самый театральный город Грузии. Был. Сейчас, конечно, все умерло, умерло, ничего не осталось. И был там маленький-маленький дворик, в котором жили только актеры. Наша семья не была актерской, но мы тоже жили в этом дворике. И еще доктор Лордкипанидзе и Георгий Геловани не были актерами. А остальные — актеры", - рассказывал Габриадзе Дмитревской.
"В Кутаиси был театр — один из старейших в Грузии, и в этом старейшем театре играли всю классику: Шиллера, Шекспира, Илью Чавчавадзе, Акакия Церетели… Переводы Шекспира, сделанные Мачабели в XIX веке, просто совершенны. Я должен сказать это с гордостью… В этом артистическом дворике и проходило мое детство. И если мама была больна, то весь двор разделял заботу обо мне. Куда меня деть вечером? Вот актеры и брали меня в театр. Но потом перестали, потому что со мной вдруг начались истерики. Я смеялся каким-то очень заразительным смехом. Меня сажали обычно в администраторскую ложу, и вдруг примерно с восьми лет я начал смеяться и даже сорвал пару спектаклей. Представляете, "Разбойники", Шиллер — а я смеюсь. Я уже не помню, в каких именно местах, и говорю то, что мне говорили они, актеры. А они говорят, что у меня был тонкий голос, очень заразительный смех, и в самых трагических местах, где, условно говоря, висит покойник на веревке, у меня начинался приступ смеха", - вспоминал Габриадзе.
"А театр Руставели у нас не любили, – рассказывал Габриадзе. - Думаю, в этом была какая-то справедливость, уж очень они были государственным театром. Мощные (как будто не из папье-маше) дорические колонны, это громыхание, завывания, заламывание рук у себя и выламывание их у партнера, многозначительность и страшная болезнь такого театра — ставить ударения не там, где надо, а куда-то смещать их. Получалось, что это какой-то заграничный театр, который почему-то застрял у нас. Потом смотришь — вроде наши, и некоторые даже оказывались родственниками. А выходили на сцену и становились негрузинами".
Несмотря на то, что творчески Резо Габриадзе состоялся в годы советской власти, власть эту он не любил: "В нашем городе половина сидела, половина должна была сесть, все сплошь — враги народа, я помню черные полоски в телефонной книге: фамилия врага народа исчезала вместе с номером. Были страницы почти сплошь черные… За годы советской власти, думаю, умерло около полумиллиада. И не только наши правители грешили, грех распространялся по всей стране. Очень мало осталось людей незапятнанных. Я не говорю о великих, которые в жертву принесли себя. Я не говорю о миллионах несчастных, замученных: они все искупили, им дорога в рай, и надо молиться, чтобы они там были. Но те, кто умер своей смертью — куда они денутся? Не знаю насчет рая, но в чистилище из нашего края попадали актеры музкомедии. Грехи их были понятными, человеческими грехами: они сплетничали, пили, сквернословили, ругали режиссера, блудили. Наверное, они некоторое время после смерти таскают в чистилище камни, а дальше их как-то распределяют… Когда советский человек попадает на тот свет и показывает там свой паспорт, ему наверняка говорят: "В аду ты уже был", — и многое прощают, засчитывают год за двадцать лет".
А вот русский язык значил для Резо Габриадзе очень многое: "Русский язык дает мне знание того, чего нет в грузинском. Вот, например, слово "художник". Когда в Средние века иконописец писал фрески, он на целый день забирался по лестнице наверх и туда ему подавали воду, хлеб, там накапливались кисти, краски… Когда он спускался вниз, его, наверное, там ждали местный сумасшедший, калека, какой-нибудь блаженный. И помощник, которому он отдавал кисти — помыть для завтрашнего дня… А в церкви есть одно место, называется "худое". Это место, где рисовали сцены ада, чертей… И рисовал вот такой помощник. Именно он и назывался "художник" — обитатель худого места. В настоящее время этот художник говорит о себе: "Философия моего художественного творчества…" А он просто тот, который рисует чертей, — по крайней мере так подсказывает мне русский язык… В нем есть еще одно прекрасное слово, которое я очень люблю, — безобразие…
Безобразие — любое отклонение от того, что сотворил Создатель. Вот мы пришли еще к одному слову — "творчество". Творец у нас один, а ты кто тут такой — ходишь и говоришь: "Мое творчество…"? Безобразие — без образа, без духа дерева (у дерева тоже есть образ, дух) или человека. И это — безобразие — составляет огромное направление в искусстве. Я не философ, это просто мой опыт… Я особенно благодарен русскому народу за "художника" (иначе я не знал бы, кто я такой: в грузинском это слово связано с иконописью, а это неправда). И особенно — за "безобразие"".