Тбилисские истории. Гурамовская каша

… Николаевич сел на предложенный табурет и вздохнул:

– Плохи дела, сосед. Очень плохи.

Вид у него был расстроенный до крайности. И огорчен был Николаевич, разумеется, не отсутствием газеты, которой я снабжал его каждую неделю, – из-за перебоев со светом на этот раз номер не вышел в срок, но чем-то более значительным.

– Кофе изволишь, Николаич?

Чайник, давно поставленный на дровяную печку, с помощью высших сил наконец заурчал.

– Не кофе, а яду мне – старому дураку, больше подойдет, – проворчал бывший директор какого-то немаленького завода.

– С этим всегда успеется, а сейчас лучше кофе, – предложил я. – Растворимый, правда, зато настоящий, не бурда морковно-свекольная.

За окном вечерело. И хотя заканчивался только сентябрь, заметно похолодало и печку пришлось затапливать раньше срока. Николаевич кашлянул раз-другой и упавшим голосом сказал:

– Квартиры лишаюсь, сосед.

– Разводишься или проиграл?

– В мои годы только проигрывать или разводиться. Бизнесом решил заняться осел я старый – квартиру заложил. И пшик. Вот – кушай на здоровье, – Николаевич извлек из матерчатой сумки коробку с детским питанием "Малыш рисовый" и поставил ее на стол. – Густо заваришь, как манная каша получится. В наше голодное время вполне себе ничего. Еще толокняным "Малышом" одарить могу. Гречневый тоже имеется. Самолет целый "Малышей" этих в аэропорту стоит неразгруженный.

– Это и есть твой бизнес? – догадался я. – А в чем проблема? Разгружать некому? Ребят обзвоню – поможем, соберемся, разгрузим...

Но Николаевич не дал договорить:

– Какое там соберемся-разгрузим! Ты на срок годности посмотри – месяц остался. Продукт-то еще полгода потреблять можно будет без опаски, но кто его продавать возьмется?!

Николаевича родной внук подставил. Уговорил деда бизнесом заняться. Все сбережения бывшего директора были к тому времени, а шли 90-е, проедены, машина заметно барахлила, оставалось заложить квартиру. Николаевич долго сопротивлялся, но напора внука в конце концов не выдержал. Снабдил его деньгами и наставлениями в дорогу в Украину, а сам стал ожидать товара с днепровских берегов. И дождался.

– Не пойму только: то ли Стас по неопытности не разобрался что к чему, то ли бессовестным таким вырос – меня с бабкой кинул на старости наших лет. Звоню в этот Днепропетровск – один раз успел с ним парой слов перекинуться, спешил он куда-то, а так девица постоянно отвечает: вышел – занят – в командировке. Хоть на том спасибо, что жив. Курить есть у тебя?

– Ты же не куришь? – удивился я, выслушавший не одну импровизированную лекцию от Николаевича о пагубности курения: "Пить – еще туда-сюда, можно, но много – вредно, а курить – это от великого ума себя гробить", – говаривал он.

– Какое теперь о здоровье думать? – отмахнулся он. – Дай закурить... еще и штрафы светят, если контейнер из аэропорта не вывезти. Но так ведь и забрать товар – денег нет, платить-то аэропорту по-любому надо. А у меня стольник и браслет золотой на все про все.

Николаевич попал. Попал круто. В таких случаях не отпускают, не смотрят ни на возраст, ни на заслуги, ни на обстоятельства форс-мажора.

– Я вот, что думаю, – заговорщически пригибаясь к столу, сказал Николаевич. – Может, тиснешь в своей газете объявление насчет продажи оптом – авось клюнет кто? Сразу нескольких зайцев убью: и от каши этой долбанной избавлюсь, и покупатель сам вывезет из аэропорта. А там, того гляди, с божьей помощью с банком рассчитаюсь – квартиру сохраню. И тебя без магарыча не оставлю.

– Без магарыча не оставишь? Ай, молодец! – отмахнулся я. – Объявление без проблем тисну, хоть художественно оформленное. Только что это даст?! Ты ж человек опытный, предприятием руководил, жизнь повидал. Денег в городе нет. У кого есть, тот не детским питанием торгует. А если и заинтересуется кто-то, то на срок годности смотреть не станет?

– Значит, не напечатаешь объявление? – от надвигающейся катастрофы сосед то ли отупел, то ли слушал невнимательно.

– Напечатаю – нет проблем. Только и другие варианты надо придумать, не ждать, что через объявление дело выгорит.

– Какие у меня варианты?! Нет у меня вариантов, – махнул рукой Николаевич, поднимаясь. – Я тебе и толокнянку принесу – если густо готовить, тоже как манная каша. На завтрак вполне сгодится. А то обеспечил себя питанием до конца жизни…

Во дворе шумели соседи. Я высунулся из окна, но в серых сумерках в окружившей ореховое дерево толпе никого не узнал и лишь уловил зычный бас Мераба Калистратовича с седьмого этажа. Причиной собрания стал шотландский кот семьи Габашвили. Он улучил момент и выскользнул во двор. Потом в его вислоухую голову не взбрело ничего лучше, как взобраться на орех. Может, он решил поохотиться на какого-нибудь проказливого воробья, который заманил его чуть ли не верхушку высоченного дерева и улетел, оставив в дураках. Кто их – котов-воробьев – знает? Теперь любимец и гордость семьи Габашвили сидел на одной из верхних веток, судорожно вцепившись в нее когтями, и от страха уже не мяукал, а жалобно и протяжно выл.

– Что за люди непонятливые, – тут же начал жаловаться мне Мераб Калистратович. – Говорю: давай камнем собью, а вы ее поймаете. В обморок падают – как это их драгоценную кошку камнем?! А что тут делать? Давай еще постоим – что изменится? Ничего не изменится – так и будет орать, боится вниз идти. Камнем надо, камнем!

– Кончай, Калистратович, – каким камнем?! – разнервничался Габашвили-старший. – Замолчи - нервы и так на пределе!

– Вах! Я тут все свои дела забросил, стою больше часа из-за их кошки, а это он, оказывается, не при деле?! – перешел в ответную атаку Мераб Калистратович, прикинувшись, что не расслышал. – Видали такую справедливость?!

– Не кошка это, а кот! – вскипел Габашвили-старший. – В десятый раз повторяю – запомнить не можешь.

– Какая разница? Оттого, что кот, вниз все равно не пойдет. Камнем надо, а вы его на одеяло поймаете, – упорствовал Калистратович и нагнулся за булыжником.

– Не смей! – подскочил Габашвили-старший, а стоявшая рядом с ним жена утерла слезу.

– Не смей – да, не смей, – Калистратович выронил камень. – Стойте до Судного дня и ждите свою киску, пока с голоду не околеет и не упадет. Я пошел, а вам – удачи.

Услышав, что кот может околеть, два маленьких Габашвили зарыдали навзрыд. Отец семейства испепелил Калистратовича взглядом.

– Может, пожарных лучше вызвать, пока не стемнело? – предложил Гурам.

Габашвили и сочувствующие соседи задумались.

– Как вызов оформишь? – опять вылез Калистратович. – Они и на пожары не ездят. Вчера вон в Нахаловке* дом горел. Пять раз вызывали. Пока все дотла не выгорело, никто не приехал. Зато потом сразу пять расчетов вместе появились. А воды нет – в Нахаловке тоже каждый вечер воду отключают. Так и стояли вместе со всеми, смотрели, как угли остывают. Раньше анекдот был, а теперь и впрямь наши пожарники только для игры в домино годятся. Говорю вам – не слушаете: камнем надо, другого выхода нет!

Тем не менее Габашвили-старший решил вызвать пожарных. В наступившей паузе, пока хозяева несчастного кота ушли звонить огнеборцам, толпа разделилась на небольшие группы. Кто-то закурил, кто-то завел неспешную беседу, третьи бурно заговорили о негодной власти – как же без этого?! Калистратович не мог не находиться в центре внимания и, излагая что-то своим неподражаемым басом, понемногу сформировал вокруг себя наиболее многочисленную группу:

– Неправильно это. Черт побери, во всей стране голод, у людей на хлеб средств нет, а эти Габашвили кошку импортную завели, кормят заграничной едой. Каждый день на пятьдесят долларов разных коробок покупают.

– Да ладно тебе, пятьдесят долларов – скажешь тоже! – возразил кто-то.

– Не веришь – спустится сейчас, у него самого спроси, – упорствовал Калистратович.

– У кота? – съехидничал спорщик.

– Само собой разумеется, у кота! Твой отец скольких остряков вроде тебя заделал или ты один у него такой уникальный? – переговорить Калистратовича было гиблым делом. – Габашвили пожарников пошел вызывать, когда спустится, у него и спроси, сколько на драгоценного котяру тратит… Эй, Агван, завтра, когда у тебя свободное время будет, чтобы контру сыграть?

– Контру? Какую контру?! Совесть есть, Мераб?! Все четыре партии сегодня я выиграл, одну из них всухую, а ты мне про контру – видали такое? – обратился к публике возмущенный Агван, державший сапожную мастерскую в крохотной пристройке.

– А кто видел твои выигрыши? – засмеялся Калистратович. – Завтра зайду – решающую сыграем.

– Да пошел ты! – выругался Агван, патологически серьезно относившийся к игре в домино. – Четыре партии я выиграл, одну всухую. Тьфу на тебя, Мераб!..

Происшествие затягивалось, и мы с парой соседей поднялись ко мне отогреваться чаем. Керосиновая лампа не столько светила, сколько коптила. Пришлось зажечь и свечи. Толку оказалось мало: они плавились, трещали, теряли форму и равновесие, валились и гасли, а света почти не давали.

– Украинские купил, сэкономить хотел? – смекнул Гурам. – Свечи – дело такое, на них экономить нельзя. Вот спрашивается, сколько ты сэкономил, вместо датских купив дешевые украинские? Нисколько. Просто выкинул деньги – украинские не годятся в принципе. Датские – дорогие, не спорю, зато от них прок.

– Обо всем ты знаешь, только почему-то каждый раз поздно сообщаешь, – сказал я и, пошерудив кочергой в печи, подложил еще пару поленьев.

А он уже переключился на коробку с "Малышом".

- Николаич залетел с этим "Малышом", - рассказал я.

– Вот бы пару коробок справить, – задумался Темур. – У сотрудницы внук родился. Жаловалась на днях, мол, из детского питания в магазинах только какое-то импортное по сумасшедшей цене. И то не всем детям подходит.

– Ты с Николаичем переговори, – предложил я. – У него целый самолет в аэропорту стоит неразгруженный. Бизнесовать решил с внуком на пару. А он ему устроил – без квартиры дед остается.

– Еще ребенком мутный был какой-то этот Стасик, – вспомнил Темур. – Мальчишки наши вечно в истории попадали, и этот с ними постоянно был днем и ночью, а всегда сухим из воды выходил. Не помню, чтобы хоть раз во что-то вляпался: в сад чей-то залезли, иеговистам в молельне, или как это у них называется, стекла высадили, ящик лимонада в магазине стырили – что бы ни произошло, всегда в стороне оставался, хотя вместе со всеми проказничал. Скользкий, с гнильцой мальчишка вырос. И с дедом, вот я уверен, не случайно у него вышло – знал, что делает. Я тебя умоляю – бизнес затеял и не посмотрел на срок годности?!

– Могли одно ему показать, а в Тбилиси другое выслать – бывает, по своему "Закупцентру" знаю, и если наши волки прожженные на таком попадались, чего уж Николаич с внуком… – предположил Гурам. - А не позвать ли старика? Посидит с нами, хоть отвлечется малость.

Николаевич за прошедшие с нашей встречи несколько часов, показалось, еще больше постарел. Приглашению обрадовался:

– Голова кругом пошла от мыслей всяких. Думаю-думаю, а как выкрутиться – придумать не могу.

С приходом Николаевича компания разделилась поровну. Гурам расспрашивал его о детском питании, что-то записывал, а я и Темур разговаривали – как обычно, о футболе.

– Тяжелый случай, – резюмировал Гурам. – Товара много, а времени мало. И о чем думали, когда столько брали? На три Грузии этого "Малыша" хватит и на следующий год еще останется! Деньги понадобятся, но учтите – может, ничего не получиться и пропадут.

– Действуй, Гурамчик, – махнул рукой Николаевич. – Мне терять точно нечего.

И Гурам стал действовать, закурлыкав в телефон:

– Нана? Привет, Наночка! Как жизнь – сто лет не общались. Слушай, родная, дело у меня такое. Рядом с твоим домом магазин "Закупцентра"... Прекрасно, что знаешь. Теперь слушай, жизнь моя. Завтра к полудню туда привезут детское питание – несколько пачек. Купи все, что будет. Вечером зайду…

Гурам прекратил звонить и сообщать знакомым о "Малыше", когда звонить стало неприлично поздно. Он присел у печки, взял лист с записями и снова стал что-то прикидывать:

– Тисни в своей газете объявление, вот тебе цены, – протянул он мне бумажку с цифрами. – Если позвонят и будут торговаться, держи до предела максимум. А я с утра пораньше на автостанцию спущусь, в Мцхета и Сигнахи* отправлю сестрам. Пусть выставят в своих лабазах.

Он ушел. Через некоторое время и Николаевич попрощался.

– Что-то Гурам хитрое затеял, – задумался Темур. – В делах их "Закупцентра" нам простым смертным не разобраться – самые крутые махинаторы всего СССР там работали, из воздуха деньги делали. Союза нет, а "Закупцентр" еще есть – магазины пустые, шаром покати, а на работу ходят – часы по ним сверять можно. Не просто так ведь, наверняка что-то по-прежнему крутят.

На следующий день незнакомый голос по телефону, осведомившись, действительно ли редакция торгует "Малышом", спросил о цене и тут же попросил скидки:

– Срок годности выходит. Если скинете, то возьму на пробу десять ящиков, а потом видно будет.

Вечером мы собрались у меня. Гурам подсчитал, на сколько еще можно сбавлять цену, и опять стал обзванивать знакомых. Мы слышали, что он, как накануне, кого-то просил купить детское питание, кому-то сообщал, где оно будет продаваться. Под конец Гурам забрал у меня полученные деньги, пересчитал, протянул пару купюр Темуру на бензин. Николаевич растерянным взглядом сопроводил пачку денег и издал нечленораздельный звук. А Гурам многозначительно подмигнул и удалился.

Дело, однако, после этого застопорилось – в редакцию больше не звонили. В конце недели, когда мы собрались еще раз, от уверенности и оптимизма Гурама не осталось ни следа. Он не подмигивал многозначительно, как во время последнего сбора, не шутил и как-то невзначай обронил в мою сторону:

– Неужели мимо? Если все-таки позвонят вдруг, то соглашайся на любые условия, но при этом дай понять, что у тебя есть покупатели из районов.

– Гурамчик, ты те деньги дал бы мне, – сказал вдруг Николаевич. – Я бы их в банк снес, показал, что способен рассчитаться.

– Деньги за десять ящиков, что ли? – уточнил Гурам. – Николаич, этих денег уже нет – ушли.

– Куда ушли? – растерялся Николаевич. – Ты же только за бензин Темуру дал?

Гурам промолчал, а Темур усмехнулся в усы:

– Много знаем – мало говорим. Николаич, расклад, стало быть, такой. С тем, что ситуация пропащая, – согласен? Терять тебе все равно нечего, и без Гурама ты ничего не сможешь – согласен? Тоже согласен. Тогда давай без лишних вопросов делать то, что он говорит. Может, что-то и получится.

– Да он же ничего не говорит, – вдруг возмутился Николаевич. – Зафигачил десять ящиков – и с концами. А деньги где?

– Ты смотри, а... – стал закипать Гурам. – Знакомые купили!

Николаич только пожал плечами и обиженный вышел, громко хлопнув дверью.

А на следующее утро знакомый уже голос попросил по телефону еще пятьдесят упаковок, но с оплатой после реализации. Я, как учил Гурам, поартачился, посетовал на опаздывающих покупателей из Сигнахи и Мцхеты и со слезными просьбами – не погубить редакцию, которая без этих денег не сможет купить бумагу для печати, согласился. Прибывший за пятьюдесятью коробками с "Малышом" порученец вручил мне гарантийное письмо.

Николаевича я тем вечером, не церемонясь особо, выпроводил из опасения, что он начнет требовать у Гурама деньги, а тот плюнет и умоет руки. Я и Темур чаевничали, ожидая начальника нашего "треста". Но он лишь позвонил:

– В деревню уезжаю – родственник близкий скончался. Неделю меня не будет – там покойников долго отпевают. Действуйте без меня, но уже только за наличные и только крупные партии. Если, конечно, позвонят. С Богом!

Переполненный дурных предчувствий, я сообщил Темуру:

– Слинял наш Гурик куда-то в деревню на похороны. Не нравится мне это. Как бы и нас не отпели с его родственником заодно.

– У нас крыша не протекает, – беззаботно сказал Темур. – Они хотят кашу, мы отдаем.

В конце недели, когда мы уже ожидали возвращения Гурама, голос в трубке прервал изнурительную неопределенность и изъявил желание взять всю партию "Малыша" на прежних условиях.

– Извините, не выйдет, – сказал я, объяснив, что срочно надо бумагу покупать в Турции, иначе выпуск газеты придется приостановить. – Теперь только за наличные.

Сказав это, я похолодел от мысли, что собеседник откажется и повесит трубку.

– Наличные – за половину, – предложил он. – Остальную сумму выплачу после реализации. Не доверять у вас нет оснований – я расплачиваюсь.

– Так и берите сейчас половину, а остальное потом. Вряд ли у вас столько покупателей, чтобы за день все продать. – Я восхитился своему же нахальству и внезапно прорезавшейся коммерческой жилке.

Видимо, и собеседник не ожидал такого кульбита. Он согласился и попросил попридержать для него остававшуюся половину "Малыша".

– Как вы это себе представляете? – Я пошел ва-банк. – Вы же прекрасно знаете, что срок годности выходит, как я могу отказать покупателям?! Не буду же против своих интересов идти.

– Мда... что есть, то есть. – В трубке замолчали, обдумывая ситуацию. – Хорошо, беру все. Только одна неувязочка. Я кое-какие справки навел – имею такие возможности – и выяснил, что товар не редакционный, а оформлен на частное лицо.

– На Силантьева? – сообразил я. – Это один из учредителей газеты. Так проще оказалось из Запорожья вывозить – меньше налогов.

Не теряя времени, я открыл файл с редакционной документацией и впечатал Николаевича в список соучредителей.

– Я не имею ничего против, это – не мое дело, просто хотелось полной ясности. – Собеседник, видимо, немного смутился. – Время такое непонятное – всюду свои законы, не то что прежде... Хорошо, мои люди скоро подъедут.

Темур быстро организовал транспорт – благо грузовики простаивали на бирже. Деньги нам привезли в большом бумажном мешке, а сами купюры были перехвачены резинками в пачки. Я взялся было за подсчет наугад выбранной пачки, но, уловив удивленно-насмешливые взгляды гостей, бросил ее обратно в мешок.

– Там все в порядке, – проворчал один из них, но другой дернул его за полу пиджака: дескать, не лезь, хочет – пусть считает.

Николаевич прямо из редакции отвез деньги в банк и расплатился с долгом. Остаток я принес домой, и квартира еще раз превратилась в штаб. Вернувшийся в тот вечер Гурам пересчитал сумму и сверился с записями.

– Ого! Даже наварили, – обрадовался он и стал распределять деньги.

Но тут произошло неожиданное.

– Что это ты делишь? – спросил Николаевич.

– Кто сколько вложил и пропорционально полученный доход, – ответил Гурам. – Что непонятного?

– Все непонятно, – поджал губы Николаевич. – Какие вложения? Квартира была моя вложена только.

– Погоди, а Темур триста принес, сам ты две сотни положил – забыл, что ли? – напомнил Гурам.

– Почем я знаю, на что Темур принес? – возразил Николаевич. – Тебе он принес – ты и рассчитывайся. И еще за десять ящиков "Малыша" деньги мне положены. Я не забыл.

– Так-так-так, – Гурам побелел. – Ты это серьезно, Николаич, или как?

– Ты сам, Гурамчик, рассуди – десять ящиков ты тогда продал, а деньги-то я не получил за них.

– Николаич, ты совсем не соображаешь? – Гурам начал брать высокие ноты. – Ты и впрямь думаешь, что моим знакомым, кому я звонил, "Малыш" просроченный был нужен?! Ладно, у двоих-троих дети маленькие, внуки, а всем остальным на кой хрен он понадобился?! Деньги им возвращать не надо было?!

– Зачем возвращать – раз купили? Тогда пусть кашу назад отдают, – Николаевич на самом деле не понимал, какую штуку провернул Гурам.

– Да затем надо было возвращать, что каша эта им не нужна. Эти люди помогали нам создать видимость того, что "Малыш" востребован. Чтобы один большой дядя, у которого деньги мертвым грузом дома лежали, решил бы, что он их удачно запустит в оборот. Чтобы этот большой дядя, увидев, что "Малыш" разлетается с прилавков, купил бы всю партию. Этот трюк два раза мы проделали. Твои две сотни, Николаич, Темура – три, мои, и те деньги, которые ты требуешь, на это ушли! И вообще по справедливости если – за то, что мы своими головами рисковали, за то, что хозяин наш редакцией крышевал, – за это ничего не положено?

– Так я ж денег не обещал, а от магарыча не отказываюсь, Гурамчик, – заблеял Николаевич. – Посидим в ресторане, приглашаю. А деньги ты все-таки дай мне по-хорошему, не думай, что старик...

Мы были в шоке. Не потому, что так уж рассчитывали на прибыль, а от метаморфозы с Николаевичем. Обходительный, любезный пожилой человек, впавший в прострацию из-за художеств внука, на глазах превратился в отупевшего от одного вида денег сквалыгу, готового вцепиться в горло своим спасителям.

– Гурам, – позвал Темур. – Тебе говорю... Эй, эфенди! Вычти наши конкретные расходы и отдай ему все. Ни к чему эти разбираловки – каждый живет, как живет по своей совести.

– Темо, что значит – отдай?! – очнулся наконец Гурам. – То, что кусок проглотили, – это хорошо, но его еще переварить надо. Думаешь, товар сбросили, бабки взяли и адьос?! Нам еще хотя бы по пять–десять пачек этого "Малыша" в разных точках купить надо, чтобы прикрыться как-то и соскочить. Думаешь, у большого дяди мозгов не хватит понять, что произошло: то сметали "Малыш", а как всю партию скупил, так он стал никому не нужен? Думаешь, постесняется на редакцию его наехать, а заодно покопать и выяснить, откуда все же ноги растут и где в голову переходят?

Мы удрученно молчали. Я опасался, что Николаич снова заноет о деньгах, – реакция Гурама была бы непредсказуемой.

– Короче, Николаич, – прервал он затянувшееся молчание. – Я все объяснил. Если ты не понял – твои проблемы. Но всех денег, что сейчас лежат на столе, ты не получишь, точно так, как не видел бы сейчас своей квартиры, если б не я. Из этих денег возмещаются наши затраты, вычитывается то, на что опять будет покупаться "Малыш", – примерно сто пачек, а оставшееся тебе – и будь счастлив. Амортизацию Темуровской машины не считаем, а вот за объявление в газете… – и Гурам отобрал еще несколько купюр со стопки на столе.

Николаевич без слов взял оставшиеся после вычетов деньги и, не прощаясь, удалился, громко, как парой недель раньше, хлопнув дверью.

– Козел старый, – выругался Темур. – Вот и понятно, в кого внук пошел.

– А то он директором завода столько лет проработал за красивые глаза, – сказал Гурам. – Молится, небось, теперь, чтобы кашу не вернули из-за срока годности. Интересно, с внуком хоть поделится или и с ним зажмет? По-моему, он ничего так и не понял.

– Я тоже кое-что не понял, – включился я в разговор. – Тебе-то на кой все это понадобилось? У Николаича в родственниках-друзьях не значишься, шефа своего подставил, себе серьезные неприятности мог нажить. Зачем, Гурик?

Он подошел к окну, помолчал и очень тихо выговорил:

– Сам не знаю. И азарт обуял, и по-соседски помочь захотел – дело святое… А за шефа моего не переживайте. Для него это не бог весть какие деньги, да и придумает он что-то, так не останется. За меня тоже особо не переживайте: разбираться со мной шеф обязательно будет – я же идею с "Малышом" подбросил. Считай, что я безработный. И черт с этим – "Закупцентр", правда, последние дни доживает.

Вскоре после этого знакомый голос по телефону спросил меня, удалось ли продать все детское питание.

– У меня очень тяжело идет последняя партия, – пожаловался собеседник. – По всей стране раскидал, между прочим, и повсюду символические продажи. Как, по-вашему, почему?.. Но, на счастье, детским садам вернули госфинансирование. Думаю, что смогу договориться в министерстве и за полцены скинуть им эту кашу – ведь она еще годная, и детям вреда не будет? Но если хоть один ребенок пострадает, тогда я обязательно встречусь с вами. С глазу на глаз… И, кстати, если у вас еще остается каша, не все мне пихнули, то и за вас могу договориться.

– Спасибо, но у меня "Малыша" уже нет, – отказался я. – Разве что пачка-другая где-нибудь завалялась.

Встревоженный разговором, я решил первым делом сообщить о нем Гураму и столкнулся с ним на автобусной остановке возле дома.

– Теперь уж точно отбой, – выслушав, сказал Гурик. – Хотя он и так ничего не стал бы предпринимать. Шум мог подняться – как-никак, а на редакцию ему пришлось бы наехать. О его проколе весь город бы узнал – это ему не надо, репутация, понимаешь ли. А тут еще и выход появился – сбросит кашу в детсады и часть денег точно вернет.

Зайдя во двор, мы увидели собравшихся у орехового дерева соседей. Габашвилиевский кот опять удрал из дома и взобрался на орех, а соседи вместе с хозяином окружили дерево и обсуждали, как его сманить вниз.

– В прошлый раз пожарные кота сняли? – поинтересовался я у Калистратовича.

– Твои пожарники только и годятся, чтобы в домино играть, – пробасил главный баламут нашего дома. – Пока они приехали, кот сам спустился. Агван! Эй, Агван, подожди, тебе говорю...

* * *

* Нахаловка – тбилисский квартал.

* Мцхета – город около Тбилиси, древняя столица Грузии.

* Сигнахи – город в Кахети.