Криминализация наветов

«В течение примерно 15 лет вся прогрессивная общественность билась за то, чтобы перевести клевету из Уголовного кодекса в систему гражданских отношений, -говорит Алексей Симонов, глава Фонда защиты гласности. - Полгода тому назад, это удалось сделать, правда, после того, как многократно и разными путями в разных органах удалось убедить в этом тогдашнего президента господина Медведева. Поскольку у нас решающее слово остается всегда за первым лицом, то надо полагать, что весь блок законов готовился с молчаливого, а может быть, и активного согласия первого лица сегодняшнего. Очевидно, это и есть степень расхождения между так называемым либеральным президентом и так называемым авторитарным президентом. Они сыграли в футбол: один выбил мячик в аут, другой из этого аута мячик бросил. Мы остались в дураках, как и были. На самом деле никто не проверил, как себя чувствует клевета в гражданском обороте. Не успели приноровиться, не успели отследить это. Более того, произошла некоторая растерянность в правоохранительных органах и в судах, и, по большому счету, не успели они на практике это сколько-нибудь заметно применить.

У меня, например, на памяти, у нас в это время немножко были накладки с мониторингом, но, тем не менее, по нашему мониторингу мы не зафиксировали за эти полгода ни одного обвинения в клевете на уровне Административного кодекса, в который она попала. Единственное, что было странным и казалось опасным – то, что в Административном кодексе возникли огромные штрафы. Штрафы сохранились, клевета вернулась в Уголовный кодекс, и единственное, от чего удалось отговорить господина президента, который, как всегда, не имел к этому прямого отношения, от тюремного заключения в качестве наказания за клевету. Из клеветы исчезает единственное, что в значительной степени в свое время, полгода тому назад и все предыдущие 15 лет, снижало опасность ее применения - заведомость. То, что заведомо известно, то, что заведомо было известно, что факты не таковы, какими я их изобразил, - это трудно доказуемая штука, и ее действительно было трудно доказывать. В результате обвинений по клевете было не так много. Вернее, так: исков по клевете было больше, чем обвинительных заключений, причем намного. Потому что заведомость надо было доказывать обязательно, а заведомость доказывать безумно трудно.

На самом деле, может, мы и зря тревожили эту статью. Мы хотели, чтобы законодательство было цивилизованным, и 15 лет добивались того, чтобы убрать клевету из Уголовного кодекса, и в конце концов были совершенно счастливы, распустили сопли и слюни и обрадовались, что клевету оттуда изъяли. Но вот она вернулась, вернулась в достаточно агрессивном и, на мой взгляд, куда более активно применимом виде, чем она была, и, соответственно, стала грозить не только профессиональным журналистам и профессиональным политиканам, но и вполне непрофессиональным информационщикам, которые обмениваются информацией между собой, что делает ее особенно опасной».

Между тем, как считает Александр Брод, директор Московского бюро по правам человека, «спешка, с которой Госдума штамповала законы последние недели, это что-то из сферы Кафки. «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Такого действительно никогда не было, когда полностью игнорировались протесты гражданского общества, критические статьи, заключения опытных экспертов, возмущение международного сообщества. Просто была поставлена задача пакет законов очень быстро провести и реализовать. Что интересно, именно в этот период парламентарии Таджикистана (страны, которую не называют правовой, демократичной) как раз отменили уголовное наказание за клевету. Это показатель, что все-таки можно бороться с клеветой, с публикациями, с выступлениями, не обязательно возводя ее в Уголовный кодекс и увеличивая до небес наказания и штрафы. Эта поспешность, с которой депутаты сначала восемь месяцев назад вывели клевету из Уголовного кодекса, сейчас ввели, показывает, что нам далеко до правовой культуры. Абсолютно не были просчитаны все последствия декриминализации клеветы. И, действительно, просматривается политический мотив, когда власть пытается себя оградить от критических стрел оппозиции – политиков, гражданских активистов. Например, глава Алтайского края Бердников подает в суд иск о клевете против местной газеты «Листок» буквально в те дни, когда принимался этот закон. Газета публиковала в течение нескольких номеров статьи под названием «Бердников – вор», и автор статьи Макаров излагал в своих публикациях следующие утверждения: «Из кармана приемных родителей Бердников вытягивает 36 миллионов каждый год. Каждый год ворует у детей-сирот около 30 млн. рублей». Эти утверждения были подкреплены доказательствами, документами. Теперь, естественно, наказание будет достаточно жестким. Конечно, у нас в стране не ценится доброе имя, деловая репутация, честь и достоинство. Мы видим, что и в период избирательных кампаний появляется много клеветнических материалов. Используется клевета и в отношении конкурентов по бизнесу, рейдерских захватов. Я сам участвовал в защите интересов фермеров Ставропольского района Самарской области. Там была публикация о жертве рейдеров, добросовестном фермере, публикация в нескольких СМИ о том, что все убийства, которые были в Тольятти за 1990-е годы – его непосредственный заказ. Создали такого монстра, какого-то мафиози. И когда он, его адвокаты обращаются в органы прокуратуры, следственные органы, они абсолютно не реагируют, потому что у нас суды далеко не независимые, они выполняют волю тех, у кого есть деньги либо исполнительная власть.

Поэтому возникает вопрос: и тогда, и сейчас клевета будет рассматриваться власть имущими чиновниками, главами субъектов, регионов, районов как личное оскорбление. И все статьи критического характера против коррупции, против злоупотреблений, против иных нарушений прав человека могут быть рассмотрены как клеветнические материалы и повлечь очень жесткое наказание для авторов, для средств массовой информации. Штрафы весьма высоки, которые способны даже весьма небольшое какое-нибудь издание или интернет-сайт просто заблокировать, прекратить его существование. Поэтому рисков у этого нового закона крайне много. Не думаю, что он будет так репрессивно применяться, но не исключено, что в особо «горячих точках» будут достаточно жесткие репрессивные меры относительно журналистов, правозащитников, оппозиционных политиков. Не случайно и Human Rights Watch выступила с критическим заявлением о том, что эта инициатива Госдумы идет вразрез с международными нормами, где в большинстве развитых демократических стран клевета декриминализирована. Эти риски сохраняются в общем русле «заслонки» от гражданских инициатив, гражданской активности и протестных настроений».

Пор мнению Алексея Симонова, «мы еще не вышли из того состояния, когда свобода слова – это есть частное дело, обеспечиваемое твоей собственной совестью и дурным характером. У нас это не было общим состоянием среды, общества, системы существования СМИ. У нас всякие процессы происходили параллельно, и далеко не все из них шли в одну сторону. Они очень противоречили друг другу. Скажем, процесс ликвидации цензуры очень хорошо укладывался в процесс возвращения государственной собственности на средства массовой информации. Зачем нужна цензура, если государство владеет более 80% средств массовой информации? Уже не надо цензуры. Они перестают быть средствами массовой информации. Зачастую, когда начинаешь разбираться в ситуации, вдруг обнаруживаешь, что это уже даже не газеты. Это учреждения, принадлежащие местной власти, финансируемые местным бюджетом. Они уже давно потеряли признаки средств массовой информации, за исключением того, что они выходят на такой же бумаге и печатаются на таких же печатных машинах. Так что на самом деле не надо усугублять панику. Никакой паники нет. Те, кто пользовался свободой слова, будут пользоваться свободой слова. Те, кто боялся пользоваться свободой слова, будут бояться пользоваться свободой слова. И никуда мы от этого не денемся. Пока ситуация такова. Да, безусловно, было бы спокойнее, если бы протестовать можно было, исходя из реалий жизни. Исходя из реалий жизни, протестовать нельзя. Потому что реалии жизни таковы, что экстремизмом в стране называется несогласие с мнением начальства, выраженное в резкой форме».

По данным Александра Брода, «мы всегда лидируем в рейтингах международных правозащитных организаций и исследовательских центров как страна с несвободной прессой. Если, припоминая статистику, говорить о Великобритании, там за 20 лет пострадало где-то три журналиста. У нас избиения, убийства, запугивания журналистов имеют сотни фактов по самым разным регионам. Показательно, что ни одно убийство, нападение на журналиста не расследовано в должной степени. По-моему, только убийство Юдиной в Калмыкии как-то продвинулось. По остальным эпизодам – абсолютное молчание, несмотря на то, что президенты, прокуроры, руководители следственных органов клянутся нам постоянно взять под личный контроль, но это ни к чему не приводит. Поэтому, общаясь с журналистами в регионах, действительно видишь, что они сами для себя устанавливают границу возможного. Говорят все откровенно: у нас семьи, боимся остаться без работы. Отважных людей, которые способны совершать расследования, очень мало. Редактор химкинской «Правды», даже став инвалидом, потом подвергался нападкам со стороны главы городского округа, тот пытался даже этого пострадавшего обвинить в клевете. Поэтому общая ситуация содержит и без того массу преград, ограничений, страшилок. Закон «О противодействии экстремистской деятельности», который был принят 10 лет назад, тоже содержал в себе массу лазеек для того, чтобы обвинять журналистов, блогеров в экстремизме. Доходило даже до абсурда, когда даже художественные произведения пытались обвинять в экстремизме – тот же антифашистский фильм Павла Бардина «Россия-88» пытались признать экстремистским и запретить к показу. Его демонстрация сопровождалась просто детективными случаями, когда и оцепляли кинотеатры, и закрывали, и воровали пленку, и т.д.

Поэтому новый шаг по клевете – наверное, какой-то дополнительный инструмент в общую машину, достаточно грозную. Журналистам будет, думаю, еще сложнее, журналистам и общественным активистам. Два пути есть у власти. Первый – это осуществлять реформы, а это приведет к изменению конфигурации, к политической конкуренции, к критике, кто-то должен будет оставить портфели в лучшем случае, а в худшем случае – отбывать наказание, вскроются серьезные злоупотребления, и т. д. Надо будет как-то поделиться властью, влиянием и могуществом. И второй путь – он более простой, казалось бы, для власти – это действовать вот именно такими запретительно-оградительными методами, сохраняя политическую властную конфигурацию, но огораживая себя от протестных настроений, докучающих политиков, правозащитников и журналистов. Однако уже всем очевидно, что этот путь очень опасный, потому что по законам физики протестные настроения просто разорвут замкнутое пространство, и собирать его тогда будет намного сложнее, драматичнее, чем это могло быть при осуществлении реформ».

Однако, как считает Алексей Симонов, «проблема заключается в том, что истина не нужна никому. Правоохранительным органам она не нужна была никогда. В этом смысле советские традиции, которые достались России: правоохранительные – это и есть репрессивные органы, и суд, к сожалению, до сих пор рассматривается как составная часть этих репрессивных органов. Эта традиция в России очень сильна, и без огромной, ясно выраженной воли исполнительной власти эта тенденция сломана быть не может ни при каких видах. А здесь – контртенденция, когда они побуждают правоохранителей делать ровно то, что они делают.

На самом деле без провокаций в мае не обошлось, никуда не денешься. Но никто же не ищет провокаторов, потому что зачем их искать – если желание будет найти, они и так известны. Чего же их искать-то, спрашивается? Зачем тогда правоохранительные органы? Это создание видимости, чреватое для тех, кто этими видимостями служит: средства массовой информации, политики, оппозиционеры. Мы находимся в состоянии перманентной войны, и война эта идет на самом деле за здравый смысл и за собственное достоинство. Пока еще программа не сформулирована, программы у оппозиции нет. А эта программа - восстановить человеческое достоинство- достойная программа, малопопулярная в России, но достойная. Она стоит того, чтобы за нее идти на митинги. Пока в той среде, которая на сегодняшний день под ударом, люди ведут себя достойно. Они пытаются договариваться друг с другом, чего давно не было. Внутри происходят какие-то процессы, которые крайне неприятны власти, но на которые она повлиять не может. И слава Богу, что не может. Если есть в стране процессы, на которые уже не может повлиять власть, это свидетельство того, что в стране все-таки что-то происходит, не вся страна спит, даже летом».