Исторические мифы на постсоветском пространстве и реальная политика

На сегодняшний день историческая наука оказалась в центре дискуссий, которые носят не только и не столько научный, сколько политический, идеологический характер. Преодоление идеологизированных, односторонних стереотипов и подходов к изучению нашего исторического прошлого в связи с этим превращается в важнейшую задачу, над решением которой работают не только историки-профессионалы, но и органы государственной власти. Не случайно, что в России сформирована комиссия по борьбе с фальсификациями истории, которые находятся на линии огня по таким животрепещущим вопросам, как голодомор, вхождение прибалтийских республик в состав СССР, события, связанные с межнациональными конфликтами в эпоху перестройки Горбачева.

В то же время, тема исторических мифов актуальна не только для современной российской политики, допустим, в контексте российско-украинских отношений. Не менее важным представляется этот момент и для других бывших республик Советского Союза. Так, например, комплекс исторических мифов, неразрешенных споров непосредственно влияет на характер армяно-азербайджанских или, допустим, узбеко-таджикских отношений.

Эти исторические мифы являются не только предметом научных спекуляций, но и мощным инструментом идеологического воздействия на молодое поколение. В сознании школьников, а затем студентов закрепляются отрицательные стереотипы, основанные на искусственном противопоставлении по линии "свой-чужой". Все меньше остается общих точек соприкосновения в контексте истории ХХ столетия. Россия в данном случае выступает как объект для разного рода исторических манипуляций по вполне понятной причине, которая связана с "закреплением" за ней имперских образов, которые представляются как безусловное зло.

По словам казахстанского ученого Жанны Кыдыралиной, эти негативные образы подаются как "лишение самостоятельной воли, жестокое завоевание, подавление народных выступлений, репрессии против национальной интеллигенции, экономическая эксплуатация, принижение достоинств местного населения, уничтожение его языка и культуры". Какие бы то ни было позитивные изменения, которые происходили при прямом или косвенном участии имперской власти, как правило, игнорируются и даже не обсуждаются.

Превращение истории в инструмент реальной политики это не одномоментный процесс, это движение, которое началось еще до момента распада Советского Союза. Ведь не стоит забывать, что в самом начале нагорно-карабахского конфликта, равно как и в ситуации вокруг Южной Осетии и Абхазии заметную роль сыграли "исследования", направленные на обоснование прав того или иного народа в отношении спорных территорий. Уже классикой жанра стали конференции грузинских историков, на которых буквально "покадрово" расписывалась история проникновения на земли сиятельных князей Мачабели осетин-переселенцев, которые представлялись людьми пришлыми, в силу стечения обстоятельств обозначившими свои права на Самачабло.

Маленькие исторические мифы в конечном счете складываются в один большой главный миф. Через конкретные частные примеры ставится задача достижения большой цели, в рамках которой история - это как последний аргумент в споре, базовое основание того, что "мы первые пришли на эту землю, значит эта земля наша", либо "цена этой земли - кровь наших предков". И в том, и в другом случае, я говорю здесь, прежде всего, об Абхазии и Южной Осетии, исторические исследования вписаны в контекст государственных программ по формированию, прежде всего, в международном сообществе "правильного взгляда на историю конфликта".

Целые тома фундаментальных исследований, подготовленных Институтом истории Таджикской академии наук направлены на то, чтобы доказать особую роль таджиков в развитии центрально-азиатского региона и едва ли не открытым текстом заявляется о том, что до начала ХХ столетия узбеки не существовали не то, что как нация, но даже как этнос. Академик Рахим Масов пишет: "Настойчивая и целеустремленная пропаганда пантюркистов и великоузбекских шовинистов не могла пройти и не прошла бесследно. В течение длительного времени таджики вообще не упоминались в числе основных народов, населяющих республики Средней Азии. В результате чего две трети таджиков вошли в состав Узбекской ССР. На ее территории остались основные культурные центры таджикского народа".

Тема эта далеко не виртуальная и, с учетом нынешних напряженных отношений между Ташкентом и Душанбе, вполне вероятно, что и здесь история может быть использована в сугубо практических целях, в том числе, и это нельзя исключать, для обоснования вполне определенных территориальных претензий.

Не буду подробно останавливаться на большинстве существующих исторических мифах для постсоветского пространства и попытаюсь ответить на два вопроса. Во-первых, насколько справедливо мнение о том, что мифологизация истории постепенно уходит в прошлое, являясь, фактически, продуктом 1990-х годов, когда национальные историографии переживали период сложного становления? И второй вопрос - какие шаги необходимо предпринять для того, чтобы бороться с мифами, предотвратить их закрепление в качестве "основополагающей версии исторического процесса".

Начну со второго вопроса и скажу откровенно, что я не очень верю в эффективность комиссии по борьбе с фальсификациями. Это, конечно, имиджевый проект, направленный на то, чтобы предотвратить расширение фронта исторических войн. Действительно, с приходом на Украине новой власти во главе с Виктором Януковичем, педалирование темы героизации Бандеры и голодомора может постепенно сойти на нет. И деятельность комиссии, безусловно, на каком-то этапе сыграла свою роль. Но, при этом, рассчитывать на системное излечение украинского общества от великого множества мифов, которыми теперь сопровождается весь комплекс двусторонних отношений - такой расчет, по меньшей мере, наивен. Зерна взаимного отторжения упали в почву и, неизбежно, они взойдут. Вопрос только в масштабах этого потрясения. Украинский историк Наталья Юсова отмечает: "Историки - это не каста воинов, а скорее, каста жрецов. Пока речь идет об академическом изучении истории, все нормально. Но, когда появляются политики, которые пытаются сделать из историков воинов, то во время этой войны академическая составляющая часто теряется".

Как вернуть историков и историю из окопов идеологической борьбы в их нормальное состояние - за письменный стол? На мой взгляд, это трудно разрешимая задача, учитывая наше неспокойное время. Для того чтобы переосмыслить историю ХХ столетия без гнева и пристрастия, видимо, еще не настало время. Все кровоточащие раны двусторонних и многосторонних отношений еще слишком ощутимы. Но создавать пространство для расширения взаимного доверия, прежде всего, между учеными профессионалами - эту задачу с повестки дня никто не снимал. Академические традиции - вещь великая. И, поскольку, все мы вышли из общей "шинели" советской историографии, среднему и старшему поколению историков пока еще можно найти общий язык.