Россия-Турция: принципы тактической кооперации и стратегического союзничества

Сенсационные решения Путина в отношении "Южного Потока", озвученные в ходе государственного визита президента России в Турцию, и постепенное наращивание российско-турецкого взаимодействия по широкому кругу направлений оказались в ряду позитивных итогов внешней политики России. Как формируются сегодня российско-турецкие отношения, есть ли в них элемент идеологии и какие новые повороты можно ожидать, "Вестник Кавказа" обсудил с политологом Александром Караваевым.

- В оценках визита Путина в Турцию часто звучала мысль о ситуативности совпадения интересов, временных ограничениях этого тактического союза рамками войны взаимных санкций России и Запада. Иными словами, ряд экспертов делают вывод, что сегодня у Москвы и Анкары настроения совпали, а завтра нет и долгосрочной стратегии здесь не видно.

- Не согласен с такой интерпретацией. Отношения России и Запада резко охлаждаются последние года два, в связи с давлением ЕС на страны "Восточного Партнерства", а также проблемой многолетней вялотекущей экспансии системы ПРО и блока НАТО. В тоже время, продуктивное нарастание российско-турецких отношений можно наблюдать лет десять, на фоне как раз таких конфликтов с западным миром. В декабре 2004 года Путин совершил первый визит в Турцию к Эрдогану, к тому моменту около года как ставшим премьер-министром. Тот визит, кстати, был первым президентским визитом в истории современных российско-турецких отношений, поездка Ельцина в Стамбул на саммит ОБСЕ 1999 года была не по теме отношений с Турцией. Таким образом, визит Путина стал первым с 1972 года, когда советскую делегацию возглавлял по нынешнему статусу всего лишь глава парламента, председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный. Уже через год, в ноябре 2005 года Путин посетил открытие газопровода «Голубой поток». Хотя соглашение о строительстве было подписано как дополнение к первому крупному российско-турецкому газовому контракту, заключенному в 1997 году при Ельцине, но сама постройка технически уникального газопровода и ввод его в эксплуатацию происходили уже при Путине, в достаточно высоком темпе.
Или вот пример. За десять первых путинских лет, к 2011 году, наш товарооборот вырос в шесть раз, с 5$ до 32$ млрд. Построить первую свою АЭС Турция решила также с помощью России, как, кстати, и Финляндия. Планируется и вторая станция. Решение довести товарооборот с Турцией до 100$ млрд. тоже ведь принималось "не ввиду санкций", а было озвучено еще в 2010 году.
Может эти реалии и можно назвать ситуативными совпадениями интересов «продавца и покупателя», но если они усиливаются лет десять подряд, значит это и есть четкая стратегия отношений.

-Но ведь известна масса политических разночтений, допустим в вопросах урегулирования в Сирии, или в отношении Украины.

- А почему мы оказываемся в плену утверждений, что союзничество автоматически предполагает политические совпадения. У нас, у России, главный и буквальный союзник, если следовать академическим определениям, это Беларусь. Многие забывают, что у нас с Минском реальное союзное государство со своим бюджетом и административно-правовой структурой, которая является более фундаментальной надстройкой над всей евразийской интеграцией, чем любые другие. Мы практически живем единой семьей, и вот, казалось бы, не должно быть противоречий, а сколько с Минском резких вопросов конфликтных. Поэтому и многоаспектная кооперация с Турцией в области энергетики, транспорта, финансов, и даже ВПК не может быть причесана под одну политическую гребенку. Мы мощные и разные страны с не простым прошлым, и это нормально.
Главное ядро наших отношений, и кстати, почему-то его не всегда видят или часто игнорируют, это отношения между элитами, личные отношения Эрдогана и Путина. То, что наработано и будет продолжено двумя президентами трудно будет быстро переломить следующими поколениями политиков, даже если они окажутся заложниками исторического витка охлаждения между нашими странами. Оба политика идейно заточены на формирование альтернативных полюсов к западной политической экспансии, пусть и в разных стилях и диаметральных друг другу условиях. Участие Турции в НАТО, безусловно накладывает свой отпечаток обязательств, но не ограничивает Анкару в выражении своих национальных интересов и не совпадающих с Вашингтоном позиций. Это вызывает нарастающий диссонанс и конфликты Анкары с Западом. Поэтому смысл наших отношений выходит за пределы тех конструкций и стереотипов, которые заданы Турции и России двадцатым веком.

- После заявления о повороте «Южного Потока» на турецкий берег высказывались опасения, что это непредсказуемо усилит Турцию и создаст риски изменения балансов как в наших двусторонних отношениях, так и в отношении расклада сил на Южном Кавказе.

- Есть несколько моментов, которые необходимо прояснить. Первый касается фактора "путинских решений". Многие, зачастую сбиты с толку, когда президент озвучивает неожиданные повороты в политике. По стилю это выглядит как экспромт, поэтому создается ложное представление, что в ряде его шагов нет стратегии. Я полагаю, что Кремль достаточно адекватен для просчитывания и подготовки целого спектра сценариев. Что же касается долгосрочного видения наших отношений, Путин здесь специалист, пожалуй, лучше иного тюрколога. И ему есть на кого опереться в окружении. Не будем забывать, что ближайший помощник президента - пресс-секретарь Дмитрий Песков провел пять лет в посольстве России в Турции, и сейчас выполняет функции переводчика во время встреч с турецким руководством.
Поэтому, когда Кремль дает Анкаре возможность стать крупнейшим в Европе газовым хабом, я уверен, что там понимают каким образом управлять этим процессом с точки зрения интересов России. Россия делит проблематику и управление поставками с теми странами, которые с одной стороны сами заинтересованы в этом не меньше, а во-вторых, имеют более тесные симбиотические отношения с Европой, нежели Россия, и тем самым способны усилить российское влияние. Увеличение числа таких партнеров для России перераспределяет возможные риски. До этого у нас было три основных транзитера – Украина, Германия, и Беларусь в отношении нефти. Теперь их станет четыре. Разве это плохо?

- Не возникнет ли конфликта с азербайджанским газом?

- Я бы предложил изменить угол зрения. Наличие азербайджанского газа в пакете с российским в турецком газовом хабе - это новые варианты для сотрудничества и более изощренного давления на ЕС. Не стоит забывать, что «Газпром» и ГНКАР могут создать совершенно неожиданные комбинации в организации совместных поставок, способные преодолеть ограничения «третьего энергопакета» или какие-то иные возможные геополитические факторы. При этом, я не утверждаю, что все будет гладко, учитывая глобальное похолодание между Западом и Евразийским пространством. Последовавший после Путина визит в Турцию представительной делегации сразу нескольких еврокомиссаров лишний раз заостряет это напряжение. Но, подчеркиваю, что новая комбинация несет массу возможностей: эта игра становится более сложной, но мы, я надеюсь и в Анкаре, и в Баку, и в Москве к этому готовы.

- Можно ли сказать, что Турция для России своеобразный «альтернативный Запад»?

- Да, в этом есть смысл. Я бы даже назвал Турцию "южной Германией" для России. И по потоку туристов, и по товарообороту, и по потреблению газа Турция становится для России едва ли не главным партнером в сравнении с отдельными странами ЕС, местами обгоняя по статистическим показателям сотрудничества Германию и Францию. Сейчас, после охлаждения отношений с Германией это особенно видно. Но в случае с Турцией мы имеем и более качественные отношения с точки зрения промышленного развития России. Общая для всех направлений и характерная модель российской внешней политики, которую можно назвать "сырье в обмен на союзничество" на турецком направлении более сбалансирована. Турция в ряду потребителей продукции нашей промышленности.

- Как вы оцениваете вероятность полноценного участия Турции в процессе евразийской интеграции?

- В этом вопросе я не столь выраженный оптимист. Привлекательность российской интеграционной модели во многом зависит от того как мы пройдем 2015 год, и от того, сможем ли мы развязать конфликтный узел с Европой вокруг Украины. Успех евразийской интеграции, в нашем случае это не наличие идеологии, а конкретные экономические показатели. Если удастся удержать инфляцию в пределах 10%, достичь уверенного темпа роста в 3-4%, сохранить похожий показатель в производительности труда, значит, мы будем интересны от Турции до Вьетнама. И тогда, возможно, диалог с Анкарой перейдет в плоскость технического оформления ее членства в ЕАЭС.
С моей точки зрения, более перспективно для Турции сейчас выглядит членство в ШОС. Здесь и реальное увеличение внешнеполитического веса Анкары и более сильные партнеры, речь конечно о Китае. Причем членство Турции в ШОС выглядело бы весьма органично с точки зрения близкой по духу административной дисциплины, или лучше сказать моральной дисциплины двух государственных систем. Это больше сближает, чем некая абстрактная идеология.

- Есть ли вероятность того, что взаимодействие России и Турции на Южном Кавказе станет более координированным и превратится в некое совокупное влияние, не разделенное интересами энергетических корпораций и военных.

-Это хороший вопрос. У нас длительный, даже многовековой опыт различного взаимодействия, сопряженного зачастую с конфликтами и войнами. Выработалась определенная тюркофобия. Кроме того, в первые постсоветские годы был период неуравновешенных отношений, даже нервозности, связанной с военной стадией кавказских конфликтов, прежде всего карабахского, а затем войны в Чечне. Был период серьезного кризиса, когда в армяно-азербайджанское столкновение могли втянуться регулярные силы наших стран. Многие последующие оценки нашего взаимодействия на Южном Кавказе оказались в тени рисков подобных военных эскалаций, предполагавших, что Турция могла бы выйти из таких кризисов с большими сферами влияния. Но этот этап пройден. Было бы ошибкой полагать, что Турция «отжала» у России пространство влияния. Просто Россия постепенно ушла из тех социально-экономических сфер и географических регионов, где физически не могла поддерживать советское наследие. Зачем по этому поводу рвать волосы? Вряд ли отношения на Южном Кавказе мы должны описывать терминами раздела сфер влияния. Наши интересы сложно взаимопереплетены и дополняются интересами наших партнеров в Азербайджане, Армении, Грузии.
Если допустить некоторую образность, то можно представить отношения России и Турции как систему орбитального взаимодействия крупных тел. Азербайджан здесь играет роль крупнейшего спутника, и эта роль может усилиться. Спутник может стабилизировать отношения, развивая среду контактов и количество проектов, а может вносить диссонанс.
Мы должны обрастать взаимными проектами. В этой связи высказывание Путина о возможности открытия сквозного железнодорожного сообщения через Абхазию не было просто экспромтом. В длительной перспективе кавказские конфликты должны быть снижены до уровня, когда возможны экономические контакты. Тогда смогут быть осуществлены проекты, связывающие все страны региона. Поэтому высказывание Путина об абхазо-грузинской дороге я рассматриваю как сделанное с прицелом на соединение с турецкой сетью через Баку-Тбилиси-Карс, через которую пойдет основной грузопоток региона. В конечном итоге и карабахская проблема не останется в стороне. Если сегодня нам кажется это невероятным в связи с суммой проблем, это не значит, что политики такого крупного калибра не мыслит это за пределами привычного горизонта ограниченного этими барьерами.
Кстати говоря, поворот «Южного Потока» предполагает и укрепление единой газовой системы Турции и Греции, а это имеет очень большое значение для нейтрализации кипрского конфликта.

Читайте нас в

Дзен Новости Telegram