Ходжалы глазами очевидцев: "Я хотел умереть, чтобы только не терпеть эти пытки"

Ходжалинский геноцид, учиненный армянскими националистами в конце XX века, стал одним из тягчайших преступлений против человечности. Ходжалинцы стали жертвами воевавших против Азербайджанской Республики националистических незаконных вооруженных формирований, нанявших себе в подмогу, в частности, второй батальон бывшего советского мотострелкового 366-го полка под командованием Сейрана Оганяна. В развязывании и затягивании карабахского конфликта были задействованы и внешние силы. При этом и в Армении, и среди армян диаспоры сегодня немало людей, осуждающих геноцид азербайджанцев в Ходжалы. См. Ваагн Карапетян: "Молю Бога, чтобы Ходжалинский геноцид стал последним в истории нашей планеты".

К сожалению, это не единственный пример в мировой истории, когда люди под влиянием абсурдных националистических идей, ставя одну нацию выше другой/других, превращаются в нелюдей. Возможно, распространение документальных свидетельств о противозаконных деяниях, поможет предотвратить новые зверства. "Вестник Кавказа" предлагает ознакомиться с главами из книги "Ходжалы глазами очевидцев", ставшей ценным ресурсом для исследования геноцида и донесения правды о нем до мирового сообщества. У каждого из выживших ходжалинцев своя история.

Та кошмарная ночь – апогей боли и страданий, неизбывной печали, трагедии детей, отцов, матерей, братьев и сестер, надрывный крик испепеленного отчего края, рана, годами зияющая в наших душах. От рассказов переживших плен ходжалинцев кровь стынет в жилах.

Яшар Шахмалы оглу Алимамедов родился в Ходжалы 5 ноября 1956 года. Окончив школу, он поступил в Гянджинский строительный техникум, где проучился в 1976‐1979‐х гг. В 1982‐1987 гг. получил заочное образование в Техническом университете в Тюмени. Во время оккупации Ходжалы Яшар Алимамедов работал главным инженером по строительству производственного объединения «Агропром». Его отец – Шахмалы Алимамедов был педагогом с 50‐летним стажем.

– После Аскеранских событий мы чувствовали, что очередной мишенью станет Ходжалы. Выставили посты. Самым крупнокалиберным оружием в нашем арсенале были автоматы. Нам помогал лишь отряд Национального героя Агиля Гулиева, больше никакой помощи не было. Город обороняли рядовые граждане. Трижды я отправлял семью в Агджабеди и один раз в Евлах. После мы были неразлучны. Нам было уже стыдно высылать семьи к родственникам. Ходжалы только присвоили статус города, не верилось, что оккупанты решатся на штурм. 25 февраля послышался грохот танков и тяжелой артиллерии. Вечером, примерно в 22:00 начался штурм со стороны аэропорта и местечка, именуемого Алма багы. Мы c братьями посменно пребывали на посту. В момент штурма я находился на 1‐м посту, устроенном на железнодорожном полотне близ фермы.

Город подвергся массированному обстрелу из артиллерийских орудий. Оккупанты подожгли аэропорт, люди кинулись врассыпную. Пешие отряды националистов надвигались на город. Отовсюду на нас сыпались пули. Иного пути не оставалось, надо было уходить. Я поспешил домой. Мы вышли из дома далеко за полночь…

Семью раскидало по разным углам

Часть людей спешила укрыться в лесу, остальные бежали вдоль берега реки Гаргар. Я перевел отца через реку. Брат был на посту. Пришлось подождать его. Мы простояли довольно долго, но он так и не появился. Спустя некоторое время зять сообщил, что к нам идет группа людей. Отец дожидался мою сестру. Мы решили не идти толпой, а разделиться на группы. По одной стороне реки шел я со своей семьей и несколькими людьми, по другой – отец с группой людей. Мы договорились встретиться у устья реки. Когда все собрались, отца не оказалось. Он остался дожидаться моих брата и сестру. Погода стояла морозная, сугробы были по колено. Нас было человек 60‐70, мы шли вверх по лесу. Пройдя довольно большое расстояние, мы вдруг наткнулись на оккупантов. Они начали стрелять, убив и ранив нескольких наших, остальные скрылись в лесу. Я и мой сын Сирадж оказались по разные стороны. Рядом была моя одноклассница Хураман (с двумя детьми) и ее брат – Ровшан. Мы спрятались в кустах. Вскоре стрельба прекратилась. Я вылез из укрытия и пустился на поиски семьи. Когда началась стрельба, Сирадж был рядом с моим братом Фаиком. Повсюду на снегу виднелись следы, но людей нигде не было. Я окликнул своих, мой голос отозвался эхом. От отчаяния я громко вскрикнул, и оккупанты вновь открыли огонь. Мы скатились вниз.

Опять понесли потери – были раненые и убитые. Не выдержав, я оторвался от нашей группы, вскарабкавшись наверх. Во что бы то ни стало я должен был отыскать своего шестилетнего сына – живым или мертвым.

Жена нашла меня, пройдя босиком по снегу 4‑5 километров

Следы наверху вели вправо и влево. Я решил пойти направо. Снег был обагрен кровью. Вдруг я услышал голоса - переговаривались трое ходжалинцев. Вместе нам удалось выйти из лесу. Мы шли по направлению к селу, как вдруг какая‐то женщина, заприметив нас, стала голосить «турки, турки». Пришлось уходить. Оккупанты стреляли нам вослед.

Проваливаясь в сугробах, мы прошли ночью порядка пяти километров и заблудились. Набивали рот снегом, чтобы подавить голод и жажду. Вдруг позади послышался шорох. Обернувшись, я увидел жену, спросил, где Сирадж. Она сказала, что во время перестрелки сын был на руках у Фаика, спасаясь от пуль, люди кинулись врассыпную. Жена искала меня, пройдя много километров босиком по снегу. Я быстро разрезал свою жилетку, обвязав лоскутами ее озябшие ноги.

Мы пустились в путь. Сугробы были по колено. Выбившись из сил после долгого пути, решили устроить привал у пригорка. Всю ночь до самого утра мы стучали ногами оземь, чтобы не замерзнуть. Наутро мы обнаружили на снегу следы, ведущие вниз. Пройдя немного, разглядели двоих за холмом. Едва завидев нас, один из них спрятался. Другой принялся указывать путь к Агдаму. Я сразу смекнул, что это оккупанты. Но все‐таки, поддавшись уверениям Кямиля, считавшего, что это наши, пошел по указанному ими направлению.

Вскоре мы попали в окружение. Укрыться в лесу не удалось. Запустив десант в белых одеждах, оккупанты захватили нас в плен. Завязав глаза, нас повезли проселочной дорогой. Одна армянка, плача, принесла нам поесть, но ее так ударили, что женщина упала ничком. Хлеб, принесенный ею, растоптали.

От побоев мы теряли сознание

Нас завели в cтойло. Среди пленников были мой отец, тесть, братья Фаик и Намик, сын Сирадж. Нас обыскали, затем начались чудовищные пытки. Это был сущий кошмар. На наших глазах убивали, скальпировали и сжигали людей. Смотреть на это с завязанными руками было невыносимо. Потом они собрали в машину полумертвых женщин с обмороженными ногами, видимо, надеясь обменять их. Среди них была и моя жена. Сираджа тоже хотели отправить с женщинами, но мальчик истошно кричал «папа, папа!», и его оставили со мной.

В плену нас жестоко избивали прикладами, дубинками, железками. От побоев мы теряли сознание. Всякий раз сын кидался на меня в слезах, умоляя палачей не бить меня. В плену мне сломали нос, пальцы, прижгли руку. Ноги наши были обморожены. Приставив автомат, мучители заставляли нас стоять по четыре часа на одной ноге. Ткнув меня в землю, они приговаривали: ты хотел эту землю, на теперь, ешь ее.

Мой брат Намик говорил по‐русски, поэтому секретарь Аскеранского района Саша Фомин взял его к себе водителем. Армяне прекрасно знали его. Придя на ферму, они сразу же забрали Намика. До сих пор о нем ничего неизвестно. На наших глазах националисты убили двух братьев‐близнецов турок‐месхетинцев.

Мы пробыли в плену два дня. Армяне хотели отобрать у меня Сираджа, но я всеми силами прижимал малыша к себе. Как‐то, вконец обессилев от жестоких побоев, выпустил сына из рук. Взглянув на Сираджа, один из моих обидчиков произнес по‐армянски: какой хороший мальчик, надо бы отправить его в Ереван. Ребенка выволокли в слезах. Я кинулся за ним, но сильный удар подкосил меня. От беспомощности я начал рыдать. Тут вошел человек по имени Самвел. Он жил в Аскеране, занимался починкой автомобилей. Я всегда отдавал ему ремонтировать свою машину. Завидев меня, он подошел поближе. Пообещал помочь выбраться отсюда и вернуть мне сына. Оглядев меня, Самвел расплакался и вышел. Немного погодя, он принес Сираджа на руках. Сын надрывался от плача. Прижав его к груди, я рыдал, как младенец. Спустя пару часов Самвел вновь пришел, велев собираться. Он намеревался обменять нас. Я возразил, что здесь мои братья и остальные родственники, но он был непреклонен. Самвел категорично заявил, что может вывезти только меня и Сираджа. Нас посадили в УАЗик, битком набитый пленными женщинами и детьми.

Меня хотели убить под пытками на глазах у сына

Самвел повез нас в Аскеранском направлении. У поста нас остановили. Кругом были русские солдаты. Все наперебой твердили, что нас прикончат здесь. Мой сотрудник по имени Гарик, ехидно ухмыльнувшись, заявил: «Ба, Яшар, какие люди! А ты говорил, Карабах наш, видишь теперь, чей он?! Твой дом отныне мой. Все здесь наше». Нас вновь запихнули в УАЗик и повезли вдоль Ходжалы. Дорога была усеяна трупами, кровь текла рекой. Оккупанты мародерствовали. Пленных согнали в помещение детского сада в Арминеване, что в Аскеране. Оккупанты поочередно заходили, оскорбляли нас, избивали. Потом нас повезли в КПЗ. Человек по имени Каро, работавший начальником противопожарного управления в Аскеране, узнал меня. Он заявил, что непременно поквитается со мной за то, что я, дескать, некогда швырнул в него камень, раскроив ему голову. Меня затащили в какую‐то комнату. Все здесь было в крови. Я сразу понял, что это комната пыток. Каро распирало желание прикончить меня. Сирадж вцепился в меня от страха. Каро ударил его так, что бедный ребенок отлетел на пару метров, потеряв сознание. Он приставил дуло пистолета к моей голове. В тот момент хотелось умереть. Больше всего я опасался, что сына убьют у меня на глазах, этого я бы точно не вынес.

Стоявший возле Каро человек ударил меня сзади в область шеи. Я рухнул на пол. Он схватил меня за волосы и начал изо всех сил колошматить по лопаткам. Тут вошел их командир Виталий Баласанян, застав меня распластанным на полу. Мы работали с ним в ресторане, вместе выросли (поговаривают, что он дослужился в Армении до генерала). Он велел Каро прекратить пытки, выволок меня и перенес в другую комнату, где был Сирадж.

Вдруг послышались выстрелы. Оказывается Каро, разозлившись, что не смог довершить начатое, решил перекинуть свой гнев на моего брата Фаика. После пыток он выстрелил ему в шею и сердце. Фаику было всего 23 года. Он был студентом.

Наутро Виталий сказал, что меня везут обменивать. Нас было человек двадцать. Они вели нас сквозь ряды солдат. Кто пинал, кто бил нас палками и прикладами, колол штыками, ножами. Я только и делал, что выставлял вперед руки, загораживая сына. От ударов отнимались конечности. Кое‐как нас погрузили в машину, повезли в Агдам и передали нашим. 2 марта мы спаслись из плена.

Фаика похоронили в Агдаме. Его могила осталась на оккупированных армянами землях. Намик пропал без вести. Некоторое время мы жили в Агдаме, потом перебрались в Евлах. Ныне нашли пристанище в поселке Агджакенд Геранбойского района. Ходжалинская трагедия унесла жизни моих братьев, двух двоюродных братьев, тети и ее дочери. Тестю ампутировали ноги. Едва похолодает, у меня отнимаются ноги, напоминая об ужасах той злосчастной ночи. Мама выплакала глаза по своим сыновьям – Намику и Фаику, несчастная женщина ослепла и скончалась. Простите, я не могу говорить…

Повествование воскресило в памяти нашего собеседника сцены пережитого им горя. Пересказывая события тех дней, на его глаза наворачивались слезы. Заветная мечта Яшара Алимамедова – хоть за день до смерти побывать на могиле брата в Агдаме, увидеть Ходжалы в последний раз, зачерпнуть горсть родной земли и поцеловать ее.

Читайте нас в

Дзен Новости Telegram