ПЯТЬ ДНЕЙ НА КАВКАЗЕ 2009-08-31

Обозреватель Олег Кушаты продолжает рассказывать о своей недавней поездке на Северный Кавказ, которая началась в Грозном. Перед встречей с президентом Рамзаном Кадыровым, он проехал по сегодняшней чеченской столице, сравнивая ее с той, которую увидел 11 лет назад, в промежутке между двумя войнами. В разговоре с нами чиновники подчеркивали, что Рамзан Ахмадович очень занятой человек, работает чуть ли не круглосуточно. Это означало, что мы должны были быть готовыми отправиться к нему в любую минуту, причем куда скажут. Оставалась надежда, что этим местом станет кабинет президента, до которого от гостиницы «Грозный» добираться не более десяти минут. Ожидание мы скрашивали в гостиничном кафе с помощью жижиг-галныша. Это этническое блюдо коллегам навязал я. Мясо, галушки, чесночный соус… Они сами попросили меня указать самое популярное у чеченцев кулинарное изделие. Я выбрал жижиг-галныш, предупредив, что в кафе с белоснежными скатертями и с услужливыми официантами в костюмчиках, он может не показаться столь желанным, как в зимой в чеченском селе. Кто в холод и слякоть плутал по проселочным дорогам, промерзал в предгорьях, тот знает, что лучшего блюда в такие минуты нет. Жижиг-галныш способен одновременно насытить и отогреть, вернуть силы и продезинфицировать организм. А если еще чередовать горячую пищу со стопочкой водки… И если вам не надо ожидать приглашения к «совсем непьющему» президенту… Бутылки запотевшей водки поблескивали в стеклянном морозильном ящике, но мы отворачивали от них взоры, пытаясь компенсировать остроту вкуса изрядной долей чесночного соуса. В моем кофре лежала прихваченная в Москве бутылка «Абсолюта», но и она в итоге оказалась невостребованной. - Неудобно как-то идти к президенту с чесночным запахом, - высказал опасение звукорежиссер Олег. - Если ты скажешь, что наелся жижиг-галныша, президент тебя от радости только обнимет, - попытался его успокоить я, налегая на чесночный соус, возможно, в глубине души надеясь, что чеченский президент, исходя из запаха, захочет меня обнять крепче других. Опасения мои в отношении главного чеченского блюда оказались не напрасными - коллеги отнеслись к нему равнодушно. В их тарелках нетронутыми остались лежать горочки остывших галушек, курятина, а главное – почти никто из них не насладился чесночным соусом, застывшим в пиалах. Они набросились на привычный шашлык. Это блюдо, получившее распространение по всей стране, уже трудно считать сугубо кавказским. В любом московском парке шашлычных не меньше, чем в центре Грозного или Владикавказа. Надо отдать должное коллегам, наводить критику в отношении не понравившееся им жижиг-галныша они не стали. Очевидно, дала себя знать почитаемая в здешних краях деликатность. Я замечал, что это качество проявляется у приезжих на Кавказе часто, особенно если они находятся в одиночку в компании разгоряченных местных жителей. В вечернем грозненском кафе деликатность моих коллег была тоже объяснима. Официанты – несколько молодых смуглых парней – с любопытством рассматривали каждого из нас, предлагая все новые блюда. В большинстве случаев они деликатно получали отказ. Нам позвонили около десяти часов вечера, сказав, что микроавтобус «Мерседес» уже стоит у гостиницы. На сборы ушло не более пяти минут, после чего мы ехали по центру Грозного. Город на самом деле было трудно узнать, если до этого видел его до прихода к власти Кадыровых. Я же хоть и объехал его вдоль и поперек на своей «Таврии», но гораздо раньше, почти 11 лет назад, когда Грозный прежние власти республики называли Джохар-Калой (Город Джохара). До начала второй военной кампании столица Ичкерии выглядела обветшалой и израненной. Сепаратистским властям сил хватало лишь на то, чтобы создать минимум жизненных условий на небольшом пространстве для себя. Басаев с Удуговым, знаю, жили вольготно, не испытывая бытовых неудобств. Жили в своих особняках. В центре города было полно многоэтажек с выжженными внутри квартирами, пустыми шахтами лифта, испещренными пулями стенами подъезда, буржуйками на этажах. С 1995 по 1999 год почти весь Грозный состоял из таких зданий. Люди обустраивались на пустых этажах в брошенных зданиях самостоятельно. В одной из таких девятиэтажек в центре города находился «офис главнокомандующего армией имени генерала Дудаева» Салмана Радуева. Офис представлял собой две полностью перестроенные соседние квартиры с модным тогда «евроремонтом». В большой совмещенной комнате стоял стол, два дивана и стулья вдоль стен – это был кабинет «главнокомандующего». За столом стояли необычные знамена с изображением волков, дорогая видеоаппаратура и кипы какой-то блеклой газеты, прославляющей Салмана. В кабинете, как мне здесь рассказали, постоянно толпились люди. Хозяин в это время любил находиться в соседней продолговатой комнатке, где перед мягким диваном стоял столик со всегда свежезаваренным чаем и большой миской сгущенного молока. Рассказывали, что после теракта и многочисленных операций у Радуева часто болела голова, а сладкое эту боль способно было притуплять. Салман регулярно обзванивал местных журналистов, преимущественно тех, кто работал на российские телеканалы и западные СМИ, приглашая их на свои пресс-конференции. На одну из них в декабре 1997 года удалось попасть и мне. В те дни сообщалось о теракте на тбилисской набережной в отношении Эдуарда Шеварднадзе. Версий покушений на грузинского президента в СМИ строилось предостаточно. Событие оставалось в центре внимания российской прессы несколько дней. Радуев не смог обойти его вниманием. Собравшимся в офисе журналистам Салман четко, со свойственной ему полуулыбкой быковского Бармалея, сообщил: - Теракт против президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе подготовил я, а осуществили его в Тбилиси мои люди! Эти слова успели записать телекамеры нескольких известных каналов, но вдруг в кабинет буквально ворвался тогдашний вице-премьер правительства Ичкерии, курировавший сферу культуры и СМИ, Ахмед Закаев. Он увел командующего армией в соседнюю комнату, в ту, где стояли чай со сгущенкой. Они проговорили около получаса, уж не знаю, прибегая ли к помощи сладкого. Затем Закаев вернулся к нам, сел за стол перед телекамерами и по-деловому, без лишних эмоций, изложил официальную точку зрения правительства Ичкерии на теракт в отношении главы «дружественной кавказской страны». Радуев сидел с ним рядом за столом, расплываясь в бессмысленной улыбке. К выступлению Закаева он добавил несколько бессвязных фраз о поддержке со стороны Тбилиси свободолюбивой Ичкерии и о тоннеле, пробиваемом в то время сквозь кавказскую гряду между Чечней и Грузией. О Шеварднадзе Радуев не проронил ни слова. Но оказалось, только в присутствии вице-премьера. Как только Ахмед Закаев, сославшись на занятость, покинул офис, Салмана опять понесло… Столь резких слов о Шеварднадзе я впоследствии не слышал ни от российских коммунистов, ни от звиадистов, ни от сторонников Саакашвили в ноябре 2003 года. Но, несмотря на старания главнокомандующего армией имени Джохара Дудаева, операторы уже зачехлили ведеокамеры и стали по одному покидать офис. Использовать подобные заявления Радуева в серьезных сюжетах, конечно, становилось все более проблематично – политический ресурс молодого чеченского полевого командира, остававшегося игрушкой в чьих-то руках до самой смерти, таял на глазах. Он смотрелся в своем черном одеянии Бармалея все более декоративно-комично в нелепом офисе, с бытовой видеоаппаратурой и волчьими флагами, среди полуразрушенных и обожженных многоэтажек, которые никто тогда, как складывалось впечатление, даже не собирался восстанавливать. Делать это стали только после прихода к власти Кадыровых. Восстановленные кварталы города по задумке властей должны были вытравить из народной памяти нелегкий период войн и политического лиходейства. Вроде бы чеченским властям добиться этого удалось. Центральный проспект Грозного с бульваром (раннее он носил имя Ленина, а теперь – имя Ахмадхаджи Кадырова) почти полностью отреставрирован, отлакирован. На месте здания Совмина республики – грандиозная мечеть «Сердце Чечни», на месте президентского дворца Дудаева, а до этого здания обкома КПСС – памятник Ахмадхаджи Кадырову работы скульптора Зураба Церетели. Вокруг всего этого раскинулся аккуратненький сквер, усеянный сотней невысоких фонарных столбов, в темноте напоминающих о приморском парке в Сочи или Сухуми. Многострадальная площадь Минутка, от которой начинается главный грозненский проспект, ныне превращена в окруженную зеленным газоном дорожную развязку с хорошим покрытием. Серые советские многоэтажки-башни исчезли, на их месте по проекту азербайджанских архитекторов строят изящный торгово-жилой комплекс в красочном восточном стиле. В центре Грозного удалось создать атмосферу беззаботного южного города, которым руководит некий крепкий хозяйственник. Но фамилией грозненского мэра интересоваться в этом смысле не принято. На здании городской администрации висят два огромных портрета – Ахмадахаджи и Рамзана Кадыровых. Этим сказано все. А если у журналистов появляются вопросы, то у пресс-секретаря всегда найдутся на них ответы. Как, например, на наш вопрос перед выездом из гостиницы о том, где же сейчас находится Рамзан, его пресс-секретарь в свойственной ему непроницаемой манере ответил: - Рамзан Ахмадович находится везде! И после этого больше не хотелось задавать вопросов пресс-секретарю. Что, видимо, было ему и надо.

Читайте нас в

Дзен Вконтакте Telegram