В ОЖИДАНИИ ИРАНСКОГО ГОРБАЧЕВА

Интерес к президентским выборам в Иране, которые пойдут 12 июня проявляют не только сами иранцы. В последние годы с подачи оппонентов тегеранской политики, к этой стране приклеился ярлык «изгоя», который угрожает остальному миру то «поддержкой террористических режимов», то «ядерной угрозой», то чем-то еще.
Тегеран действительно поддерживает деньгами, оружием и кадрами исламистские группировки в Ливане и палестинских автономиях Израиля и пока не отказался от планов наладить собственное производство обогащенного урана, теоретически пригодного для производства ядерного оружия. Но нелишне вспомнить, что до сих пор самая опасная для США радикально-мусульманская организация «Аль-Каида» спонсируется на деньги, имеющие происхождение в Саудовской Аравии, что ничуть не мешает последней числиться верным союзником Вашингтона на Ближнем Востоке.
Иранская же атомная бомба пока существует лишь на бумаге – подобно «химическому и бактериологическому оружию» Ирака, ставшему поводом к вторжению туда американских войск. Хотя до сих пор это оружие так и не найдено, несмотря на все героические усилия американских спецслужб. Также и «иранская бомба» пока служит разве что отличным поводом для размещения американских ракетных баз вблизи российской территории. Хотя логично было бы строить их, скажем, поближе к Пакистану, отличающемуся нестабильным режимом, зато уже заимевшему собственную «атомную дубинку» при попустительстве тех же США.
Подобные аргументы редко прорываются на страницы влиятельных западных СМИ, поэтому западный читатель с азартом ожидает итогов выборов в Иране, возлагая надежды на смену нынешнего антизападного режима более либеральным. Действующего президента Ирана Махмуда Ахмадинеджада специально даже «черной краской» обливать не нужно – он и так делает все для ухудшения своего имиджа в глазах Запада. То призовет к уничтожению Израиля, то назовет его политику на палестинских территориях «расизмом», то Холокост начнет отрицать.
Отчего же 12 июня не сменить столь одиозную фигуру на более демократичную? Под демократичностью подразумевается большая лояльность к западным странам и ценностям нового тегеранского лидера. Но насколько оправданны эти ожидания?

МЫ УЖЕ ЭТО ВИДЕЛИ
Теоретически нынешний президент Ирана может уступить свою должность сопернику. Хотя это не в иранских традициях последних десятилетий – главы государства (за редким исключением) занимали свои кресла два максимально положенных срока подряд – 8 лет. Другой вопрос, стоит ли ожидать вслед за этой сменой радикального изменения иранской политики? В поисках ответа на него нужно обратить внимание на особенности иранского политического устройства.
Со времени свержения шаха и победы исламской революции в 1979 году в Иране установился уникальный порядок, который можно назвать «фундаменталистской демократией». «Отцы» не менее фундаменталистского коммунистического СССР сразу отменили демократию как таковую, и ликвидировали свободу мнений даже в самой компартии. Аятолла Хомейни и его соратники пошли по другому пути и не стали «закручивать гайки» народному волеизъявлению, хотя и ограничивая его определенными рамками.
Поэтому в Иране не прижилась шокирующая советская традиция «социалистической демократии» - с «выбором» из одного кандидата и отсутствием на избирательных участках реальной возможности для тайного голосования. Здесь существуют различные политические партии, борющиеся за симпатии избирателей.
При этом иранскую традицию не назовешь «зеркалом» классического парламентаризма - истинной «руководящей и направляющей силой» остается исламское духовенство. Оно формирует Совет экспертов, избирающих своего «председателя» (высшего руководителя страны – рахбара) и доминирует в составе постоянно действующего контролирующего все сферы власти органа (Совета стражей конституции). Почти полная аналогия ЦК КПСС, генсека и политбюро.
Другое дело, что эта истинная высшая иранская власть не занимается «черновой работой», уступая ее светским учреждениям. В СССР существование партийных органов не исключало ни Верховного Совета, ни Совета министров. Также в Иране есть и формальный глава исполнительной власти – президент, возглавляющий правительство, и избираемый парламент - меджлис. Последний, впрочем, в переводе означает всего лишь «консультативный совет», что гораздо более точно отражает его истинное значение. Ведь кандидат в депутаты (и в президенты) может участвовать в выборах лишь после утверждения Советом стражей, а законы становятся таковыми после положительного вердикта этого же совета. Какой уж там «высший законодательный орган» – самое настоящее консультативное учреждение.
При этом власть верховного руководителя – рахбара - практически неограниченна. Он и является Верховным главнокомандующим, и имеет в прямом подчинении личные «гвардейские» части – Корпус стражей исламской революции, с успехом исполняющий роль политической полиции. В определенной мере этой «инквизиция», поскольку именно Корпус следит за выполнением норм исламской морали и наказанием за ее нарушения, вроде публичной порки плетьми или побивания камнями.
Впрочем, духовно-государственные должности взаимопроникаемы. Как в СССР мало-мальски важные руководители имели партбилет в кармане, так и многие видные деятели Ирана не «зацикливаются» на одной сфере. Нынешний рахбар Али-Хаменеи до того, как занял этот пост в 1989 году, семь лет был президентом. Пятый президент (1997-2005 гг.) Махмуд Хаттами, из которого ныне усердно лепят едва ли не «иранского Горбачева» - выходец из семьи авторитетного муллы.
Иногда при разногласиях руководителей разных ветвей система «партийно-государственной» синергии давала сбои. Но отнюдь не в пользу светских лидеров. В 1981 году, через неполные полтора года после избрания внушительным большинством в 70% голосов, был смещен с поста первый президент Ирана Банисадр, разругавшийся с Хомейни. Политику пришлось спасаться бегством на угнанном военном самолете.

ОСТАВЬ НАДЕЖДЫ, ВСЯК НА ВЫБОРЫ СМОТРЯЩИЙ…
На этом фоне рассчитывать на возможность радикальных изменений в иранской политике после любых выборов – хоть парламентских, хоть президентских – необоснованно. Допустим, новому «иранскому Горбачеву» удастся убедить Совет Стражей в своей полной лояльности доминирующим идеям «воинствующего исламизма» (с тем, чтобы отвергнуть их после гипотетического избрания). Но для этого нужно согласие меджлиса, где с прошлого года заседает 70% консерваторов, на изменение Конституции, а также отказ Совета Стражей и рахбара на право вето и просто смещение «отступника» от должности… Пока это выглядит чистой фантастикой. Так что, если в Иране появится свой «Горбачев», его надо ожидать в кресле рахбара, а не президента.
Существует и другой путь смены курса – революционный. Как показали события 1979 года, иранское общество, в отличие от советского, оказалось вполне способным на массовые акции протеста снизу и даже вооруженную борьбу. Другой вопрос, для чего в стране, где понятие «религиозная жизнь» не исчерпывается лишь ритуальными походами в храм, идти на свержение режима мулл?
Многие представители духовенства обогатились за счет народа? Да, но большинство достаточно умны, чтобы не выставлять свои богатства напоказ на манер вельмож шахского времени.
Политики и чиновники не выполняют обещаний по справедливому распределению нефтедолларов и роста уровня жизни? Не беда. Для того чтобы выпускать пар существует многопартийная система, которая позволяет смещать на выборах проворовавшуюся команду оппозицией, чтобы через один-два срока вновь поменять их местами, не затрагивая «устоев».
Гражданам запрещают иметь спутниковые системы и пить вино? Да, но только публично. Проконтролировать установку «тарелки» под легким навесом на плоской крыше сложно без ордера на обыск. Также как и употребление спиртного. Тем более что Интернет с его богатыми возможностями видеосервисов и свободного обмена информацией никто не запрещал.
Иран замучен международными санкциями и снижением цен на экспортируемую нефть? Конечно, отрицательный эффект от этого несомненен. Но еще вопрос, много ли выиграет экономика страны от открытия границ и радикальной либерализации в условиях тотального финансового кризиса? Достаточно вспомнить плоды российской «шокотерапии» начала 1990-х на гораздо более благополучном мировом экономическом фоне.
Словом, существующий порядок в Иране держится не только отказе в регистрации неугодных муллам кандидатов в депутаты и президенты. Также и на последних выборах в России Медведев стал президентом отнюдь не потому, что к выборам не был допущен Касьянов.
В Иране ситуация обстоит еще проще. До тех пор пока большинство населения (за исключением разве что части либеральной интеллигенции и свободомыслящих предпринимателей) будет устраивать существующий порядок вещей, никаких радикальных изменений в политике не предвидится. Кто бы ни победил на ближайших выборах – нынешний президент Ахмадинеджад или его соперники из якобы «либерального» или консервативного лагеря, выборы 12 июня станут «выборами без выбора».