Александр Караваев: "Военный способ решения проблемы Карабаха не снимается с повестки дня"

Прошло немногим менее года после апрельских боев за Карабах, в ходе которых впервые с введения режима прекращения огня в 1994 году был изменен статус-кво и часть оккупированных территорий Азербайджана оказались освобожденными, однако на линии соприкосновения армянских и азербайджанских войск вновь нарастает напряженность, столкновения учащаются и становятся все более кровопролитными. В преддверии годовщины событий апреля 2016 года "Вестник Кавказа" побеседовал с ведущим экспертом политологического центра "Север-Юг" Александром Караваевым об уроках апрельских и февральских столкновений и перспективах нагорно-карабахского урегулирования.

- По вашей оценке, насколько продвинулось мирное урегулирование нагорно-карабахского конфликта за прошедшие с апрельских боев за Карабах 11 месяцев?

- Никакого продвижения за это время не произошло. Сейчас идет не столько процесс урегулирования, сколько процесс изменения баланса, позиционирования сторон и способов их давления как друг на друга, так и на посредников. На наших глазах происходит развитие конфликта на новом витке, при этом непосредственно об урегулировании речи не идет. Непосредственно урегулирование начнется лишь тогда, когда стороны конфликта сядут за стол переговоров для того, чтобы согласовать порядок действий по решению всех вопросов об оккупированных территориях, беженцах и различных компенсациях. До этого момента дело пока не дошло.

- Как апрельские бои за Карабах изменили нагорно-карабахский процесс?

- Эта острая вспышка конфликта привлекла внимание Москвы и Вашингтона к проблеме Карабаха, а также изменила атмосферу в Армении: в республике произошла поляризация мнений. С одной стороны, был рост патриотических и националистических интонаций, с другой стороны, стали более слышны аргументы сторонников договора с Азербайджаном, пусть властями они пока и не услышаны. Сторонники усиления военной машины и армии Армении перед лицом возможных действий Азербайджана всегда существовали, и сейчас их количество в определенной мере увеличилось – но в то же время выросло и число тех, кто полагает, что риски от обострения нагорно-карабахского конфликта не позволяют рассчитывать на продолжение статус-кво в надежде закрепить его в неопределенном будущем в виде признанного государства. Сторонники диалога с Азербайджаном не получили превосходства в обществе, но и не были разгромлены. Казалось бы, если противостояние становится все более острым, возможности для общественной дискуссии сторонников нормализации отношений снизятся, но этого не произошло: меньше их не стало, и, возможно, среди элит позиция диалога все-таки получает определенное расширение, несмотря на рост патриотического и национального духа.

Также после апреля 2016 года проявился алгоритм действий Москвы. После публикации данных о поставках российского вооружения в Азербайджан в 2011-2012 годах появились предположения о том, что Москва готова к тому, что конфликт может быть обострен вплоть до ведения локальных боевых действий. По итогам апрельской войны нужно признать, что это так и есть. Понятно, что мы не можем знать, как именно Москва рассматривает свою способность контролировать ситуацию в Карабахе, действительно ли она допускает боевые действия или не в состоянии вмешаться в события чисто технически, исходя из того, что локальное столкновение длится всего несколько суток, а непосредственное вмешательство России чревато его расширением. На мой взгляд, Москва все же допускает локальные столкновения, иначе она просто не продавала бы Азербайджану оружие. Есть и другая точка зрения, что бой идет, в определенный, не ясный по продолжительности промежуток времени пока между президентами устанавливается коммуникация, так как нет других способов реагирования, кроме непосредственных звонков между лидерами Армении, Азербайджана и России: уходит заметное время на то, чтобы Серж Саргсян позвонил Владимиру Путину, а тот позвонил Ильхаму Алиеву для прекращения боевых действий. Несмотря на все современные коммуникации, доступ к Москве не настолько открытый, чтобы Ереван мог напрямую выходить на Кремль.

Свою версию я объясняю тем, что Путин – политик такого масштаба, что вряд ли бы он просто так допускал обострение в Карабахе и наверняка вмешался бы, ведь у России достаточно средств объективного контроля для того, чтобы видеть и понимать, что там на самом деле происходит. Если Путин не вмешивается, значит, у Баку есть определенный карт-бланш на действия на территории оккупированных районов Карабаха для изменения сложившихся балансов, дабы с новых переговорных позиций строить диалог с Ереваном. То, что на данный момент освобождение ряда азербайджанских земель не привело к изменениям на уровне переговоров, не столь важно, так как речь идет о малых шагах, о совокупности набора действий, результат которых мы можем увидеть только через несколько лет. Главное то, что в случае успеха Азербайджана в подобных локальных боях, при росте обострения на всей линии фронта общественное мнение в Армении накапливает упреки в адрес своего военно-политического руководства, а круг сторонников идеи диалога с Азербайджаном расширяется. Этот эффект достигается только в случае, если Баку выигрывает на поле боя, что чревато очень большими человеческими потерями с обеих сторон. Современные коммуникации позволяют общественному мнению быть на переднем рубеже развития событий, так что каждая победа Азербайджана сильно влияет на него.

- Насколько в связи с этим опасно затягивание и откладывание переговоров, нет ли сейчас угрозы возобновления активных боевых действий с дальнейшим изменением статус-кво?

- Относительно прогнозов по боевым действиям в этом году мнения разделяются. Одни считают, что пауза после апрельского конфликта прошлого года продлится и в большей части этого года. Число жертв последних февральских боев все же не сопоставимо с апрельскими боями. Дисбаланс в поставках российских вооружений сторонам конфликта частично снизился после появления в Армении ракетных комплексов "Искандер", и это частично сдерживает Азербайджан. Как долго продлится эта пауза до следующих масштабных боевых действий, неясно, понятно лишь, что ее будут заполнять регулярные столкновения, работа разведывательно-штурмовых групп, стрельба снайперов. На переговорный процесс прямо это не влияет, меняется лишь политическая атмосфера, настроения лидеров и включение темы в другие вопросы треугольника Россия-Армения-Азербайджан, чья основная тематика находится в плоскости экономических и бизнес-интересов, замыкающихся на Россию. Эта тематика, кстати, дополняет и периодически вносит свои коррективы в ход взаимодействия трех стран. Многие ожидают, что экономическое и торговое взаимодействие в треугольнике должно привести тому, что Россия изменит характер конфликта, снизит его интенсивность, приведет стороны к непосредственному решению, но пока этого нет. Происходит обратное: конфликт вклинивается в текущие дела между Баку и Москвой, Ереваном и Москвой, оказываясь раздражающим фактом, но Россия закрывает на него глаза, видимо, имея некую стратегию, контролируя проблему в более широких границах и давая свободу действий Баку по локальным моментам.

- Что может стимулировать переход от дипломатических встреч к выполнению конкретных шагов, таких как освобождение оккупированных районов вокруг Карабаха и возвращение беженцев?

- Стимулом может служить только новая комбинация факторов, сочетающая глобальные изменения и сильные внутренние подвижки, некая революционная ситуация в глобальном масштабе, когда меняются и факторы, влияющие на регион извне, и те, что действуют внутри стран. Пока что переговорный процесс все еще находится в парадигме 1994 года, сформировавшейся сразу после подписания Бишкекского протокола о прекращении огня. Привносятся новых моменты, связанные с появлением новых лидеров, в частности, президента Владимира Путина, и изменением диспозиций другого масштаба – но в целом схема 1994 года сохраняется. В алгоритм вмешивается некое новое понимание того, как Россия может влиять на стороны, мы наблюдаем это последние 6-7 лет, и если обобщать, то главным фактором стало все-таки то, что Азербайджан усилился экономически. Его экономическое усиление изменило политический баланс интересов других государств к Баку и его возможностей укреплять свое позиционирование на международной арене для поиска новых способов давления и доведения своих интересов до внешних игроков. Именно это влияет на все, что происходило вокруг Карабаха в последние годы, в том числе на переговорный процесс, пусть в корне ситуация и не изменилась.

- Азербайджан не раз заявлял, что готов полностью восстановить разрушенные оккупированные районы за свой счет при их освобождении, и тому пример – нынешнее восстановление села Джоджуг Марджанлы. На ваш взгляд, является ли этот пример стимулом для Минской группы и для населения оккупированных территорий, убеждающим их в конструктивном подходе Баку к нагорно-карабахскому урегулированию?

- План "Большого возвращения", экономического восстановления и реинтеграции потерянных территорий впервые был представлен где-то в 2007-2008 годах. Тогда бюджет этого плана насчитывал внушительную цифру, в диапазоне от $15 млрд до $30 млрд, в зависимости от того, какая именно экономическая стратегия по реинтеграции будет использована и какие предприятия Баку сможет разместить там. Этот план произвел тогда определенное впечатление на посредников, но не на Армению. Серьезным сдерживающим моментом оказалась слишком высокая тональность взаимной информационной кампании Армении и Азербайджана друг против друга: простым армянам важно понять, насколько силен антагонизм к ним в азербайджанском обществе, а тот план на такой вопрос не отвечал. Было понятно, что Азербайджан готов вкладываться в восстановление оккупированных территорий после их деоккупации, декларировалась возможность проживания на них армянского населения, но не были прописаны непосредственно процедуры, в частности, определения, будет ли кто-либо привлечен к ответственности как военный преступник или соучастник. Эти вопросы без ответов активно использовались армянской пропагандой для того, чтобы доказать – "Смотрите, Азербайджан не меняется, он просто хочет завалить вас нефтедолларами". В рамках подобного перебрасывания пропагандистскими аргументами план был отложен в сторону.

После того, как Азербайджан стал восстанавливать село Джоджуг Марджанлы, выделил средства на строительство 50 домов и дороги к нему, о плане восстановления районов вновь вспомнили, но определенности в том, как он будет действовать в отношении армянского населения на этих землях, все еще нет. Поэтому сторонников Азербайджан пока что здесь не получает. Но эту нишу надо чем-то закрыть, и идея платформы диалога между Арменией и Азербайджаном, на мой взгляд, может быть использована для того, чтобы быть каналом для планов Баку в отношении армян, проживающих на территории Карабаха и прилегающих районов, и тех сценариев, каким он будет следовать при восстановлении территорий на практике. Таким образом экономическая программа возрождения оккупированных земель может получить стыковку с политическими декларациями.

- В итоге, насколько остро сегодня, с учетом последних масштабных столкновений в феврале, стоит проблема мирного урегулирования нагорно-карабахского конфликта: или переход к выполнению конкретных шагов по той или иной схеме, или возобновление активной фазы войны?

- Мирное урегулирование и боестолкновения – это две стороны одной медали. Это комплексное движение с использованием различных механизмов в направлении того, как Азербайджан видит разрешение нагорно-карабахского конфликта. Военные действия будут, сейчас это очевидно, но в то же время будет развиваться диалоговая платформа, расширение экономических программ и доведение до населения способов экономического обустройства в Карабахе. Это в буквальном смысле слова параллельные процессы. Как только отгремит последний выстрел очередного обострения на линии соприкосновения войск, сразу же оживляется диалог. Сейчас речь идет о том, что эти линии разводятся, дабы показать, что военный способ не снимается с повестки дня и всегда будет представлять фактор влияния и давления, при этом новые гражданские и экономические инициативы будут нарастать.