Тбилисские истории. Иштояна видел…

С достаточно давних времен футбол был предметом жарких споров жителей Южного Кавказа. В Баку считали, что в регионе нет равных Анатолию Банишевскому. В Тбилиси в разговоре о лучшем футболисте сходу могли назвать десять или больше имен, начиная великим Борисом Пайчадзе и заканчивая запасными игроками "золотого" "Динамо" 1964 года. В Ереване, разумеется, пальму первенства так просто соседям уступать не желали категорически. Но с успехами на союзной арене было туго, в отличие от того же бакинского "Нефтчи", сумевшего спустя два года после упомянутого триумфа "Динамо" завоевать бронзовые медали чемпионата СССР, что тоже являлось выдающимся успехом.

Удачи соседей, стоит думать, подхлестнули руководство Армянской ССР плотнее заняться футболом. В 1971 года ереванский "Арарат" занял второе место в союзном чемпионате. Несомненно успех, но вровень с Баку, а особенно с Тбилиси, не ставивший – особой разницы между вторым и третьим местом не было, ну, а тбилисцы, как отмечалось, становились чемпионами. И вот настал исторический для армянского футбола 1973 год, когда "Арарат" исполнил "дубль" - завоевал и золотые медали чемпионата, и Кубок СССР. Появился и свой герой – нападающий Левон Иштоян, сравнявший счет на последних минутах в кубковом финале, а в дополнительное время забивший второй победный гол. В Армении, конечно, были очень сильные футболисты – один Саркис Овивян чего стоил! Да и лидерами того "Арарата-73" были, на мой взгляд, все-таки другие футболисты, но национальная слава "всеармянского героя" досталась именно Иштояну – форварду способному, привлекавшемуся в сборную СССР. Именно о нем спустя несколько лет в фильме "Мимино" герой Фрунзика Мкртчяна говорит герою Бубы Кикабидзе: что же ты, мол, хочешь - твоя возлюбленная каждый день мировых знаменитостей видит, "Иштояна видит…"

Я его тоже видел. Даже знакомился, находясь на отдыхе в одном из курортных городков Армении. Не только я, конечно, познакомился, а все сверстники той улицы, в одном из домов которых остановился легендарный футболист.

* * *

На лавке у двора Порча сидела незнакомая девочка с длинными распущенными волосами цвета соломы. Она неотрывно смотрела в трубу, которую вращала осторожно и медленно. Гарик по причине внезапного увлечения рыбалкой пропадал на озерах, пустил дела улицы на самотек и о появлении нового человека не знал. Но старая леска окончательно утратила хоть какую-нибудь надежность, а в магазине завоз обещали только через неделю, и теперь можно было наверстать упущенное за рыбацкий период.

Девочка была младше на несколько лет, и Гарик, придав голосу важности, спросил так, как спрашивали его самого незнакомые взрослые, желая вызнать, кто он - чей сын или внук:

- Ты чья и откуда?

- Из Еревана, - ответила девочка, не отрываясь от своего занятия.

- Дачники Порча? – с интонациями бывалого уточнил Гарик.

- Сам ты "данчик", а мы у деда Степана комнату снимаем, - дерзко ответила незнакомка. – А еще он нам свежее молоко дает и сыр.

- Дед Степан и есть "Порч", - пробурчал Гарик. - Это у тебя подзорная труба?

- Сам ты труба, - усмехнулась девочка. – Это калейдоскоп.

- Кто тебя воспитывал? – совсем уж по-взрослому возмутился Гарик. – Сейчас как дам в лоб – сразу учтивости прибавится, калейдоскоп-шмалейдоскоп.

Девочка, наконец, отвлеклась от своего занятия и удостоила собеседника взглядом. Под огнем синих с фиолетово-сиреневым отливом глаз Гарик сконфузился.

- Если хоть пальцем меня тронешь, - с расстановкой произнесла незнакомка, - то мой папа повесит тебя вон на том дереве.

И, помолчав, уточнила:

- Вниз головой повесит. Он уже нескольких так повесил. А с троих или четверых даже кожу содрал!

Гарик за словом за пазуху обычно не лез, но тут оказался особый случай – эти необычные глаза, распушенные соломенные волосы... Он присел на край лавки.

- Испугался? – рассмеялась она. – Я пошутила. Он никого не вешал. Мой папа вообще очень добрый, самый добрый на свете. Знаешь, у него железная голова.

- Врешь! - удивился Гарик.

- Не вру! Не вся голова, а почти половина. Он несколько лет назад в аварию попал и чуть не погиб. У него голова была сломана в нескольких местах. Его лечили-лечили в Ереване – и не смогли вылечить. Папа уехал в Москву. Там тоже не смогли. Тогда папин брат увез его к себе в Америку, и там врачи ему половину головы сделали из железа. А когда он выздоровел и стал собираться домой, то папин брат подарил ему новую машину, он ведь свою разбил так, что починить невозможно. Теперь папа жив-здоров и у нас новая машина – огромная-преогромная. Американская. Называется "Дождь". А у твоего папы есть машина?

- Врешь ты все, врушка, - с досадой ответил Гарик.

- Не вру! Он сегодня приедет, и ты сам все увидишь.

- И железную голову?

- Нет, голову не увидишь, - сказала девочка. – Она с виду обыкновенная. Правда, волос мало. Но железа не видно. У него пластины такие железные под кожей.

- Не морочь мне голову. Дай лучше трубу посмотреть.

Калейдоскоп Гарику быстро наскучил – да, красиво, но девчоночья штука. Дурацкая и бесполезная. К чему сидеть и пялиться в дырку на цветные узоры, которые никак и нигде не пригодятся?! Глупости какие-то.

- Ерунда твой скоп.

- Дома в Ереване у меня в два раза больше этого есть. Папа его из Америки привез.

- Ага, вместе с машиной, - усмехнулся Гарик.

- Опять не веришь? – возмутилась незнакомка. – Я ему сейчас позвоню, и он его привезет. Но чтоб не просил смотреть.

- Ага, - опять усмехнулся Гарик. – А в машину поместится?

- Поместится, не переживай. Машина, знаешь, какая у нас огромная?! Она может на этой улице не вместиться.

Гарику начало надоедать бахвальство наглой девчонки. Но странно – зацепить ее ему не удавалось, уж очень острой на язычок оказалась незнакомка. Оставалось, пожалуй, только и щелкнуть по лбу, но этого делать почему-то не хотелось.

- Правда-правда, может и не поместиться, - продолжала она.

- И когда твой папочка приедет, чтобы увидеть огромную-преогромную машину? – насмешливо спросил он.

- Мама сказала – сегодня или завтра, это от дяди Левона зависит, - с крайне серьезным видом ответила девочка. – Папа приехал бы хоть сейчас, но ему одному пока нельзя далеко ездить после той аварии, а у дяди Левона всегда дела, и он все время занят. Потому приходится ждать, чтобы он освободился. Ты знаешь моего дядю Левона?

- Откуда мне твоего дядю знать? Ты что, совсем чокнутая? – рассердился Гарик.

- Сам ты чокнутый! Дядю Левона все знают! Вся страна, даже весь мир знает, потому что дядя Левон - герой!

- Какой еще герой? – удивился Гарик. – Война давно закончилась, теперь героев нет.

- Он два гола забил, и "Арарат" стал чемпионом мира. Потому дядю Левона знают во всем мире, и потому он герой!

- Погоди-погоди, - обомлел Гарик. – Ты хочешь сказать, что Левон Иштоян - твой дядя?

- Я и говорю тебе целый час: дядя Левон! Он мамин брат. Старший.

Тут уж терпение у Гарика лопнуло, и он больно дернул ереванскую врунью за волосы. Та заголосила и, отчаянно зовя маму, кинулась во двор. Гарик, понятное дело, расправы ждать не стал и дал деру на церковный двор, где в густой тени престарелых ив от июльского солнца уже спасались друзья. Он занял выгодную позицию, позволявшую следить за дорогой, чтобы при появлении матери незнакомки, спрятаться за церковью, или в ней самой, остававшейся который год без священника, но при открытых дверях в любое время и свечами в нише справа от дверей, чтобы каждый желающий мог ими воспользоваться.

Ябеда с мамочкой появились с другой стороны, видимо, просчитав действия Гарика. Они пришли на церковный двор самым наиподлейшим образом – сквозными дворами и оказались за его спиной так, словно выросли из-под земли. Девчонка, конечно, уже не плакала, а улыбалась – попался, сейчас получишь так, что мало не покажется. Но у мамы был совсем не воинственный вид, а вполне дружелюбный. Она, приветливо улыбаясь, поздоровалась с компанией, а потом попросила Гарика отойти с ней в сторону – посекретничать! Под сдавленные смешки приятелей – вот он карающий меч, он нехотя поднялся, прикидывая, как выстроить защиту.

Женщина оказалась совершенно не похожей на крикливых соседок, при малейшем скандале и ссоре вспоминавших родных и близких своих оппонентов до седьмого колена. Она с той же доброжелательной улыбкой чуть насмешливым тоном поинтересовалась причиной слез дочки, схлопотавшей от парня на несколько лет старше ее. Гарик застыдился, насупился и сказал:

- Потому что врет ваша Карина без конца.

Тогда женщина решительно взяла сторону дочки и твердо заявила, что она никогда не врет. Гарик вынужденно стал уточнять по пунктам.

- Болтливая она не в меру – это да, но все, о чем говорила – правда, - улыбнулась Каринина мама. - И оперировали ее папу в Америке, и пластины титановые – это металл такой очень легкий и прочный – вставили вместо поврежденных костей, и "Додж" ему брат подарил, и действительно "Додж" очень широкий, такой, что не на все улицы можно заехать, и Левон Иштоян – действительно, мой старший брат.

И Гарик был сражен наповал. Расстались они с мамой Карины совсем уж по-дружески.

- Он, правда, приедет? – спросил Гарик, пообещав, что отныне Карину не то, что не обидит, а не поздоровится тому, кто посмеет на нее косо посмотреть.

- Ждем, - все с той же доброй улыбкой ответила мама. – Я тебе дам знать заранее.

Гарик растерялся так, что даже не сообразил поблагодарить.

Раз сто он собрался рассказать друзьям, но столько же раз передумал. Мало ли, вдруг Иштоян не приедет, и тогда от насмешек спасенья не найти. А то, чтоб дочку-врушку свою выгородить, взяла ее мамаша и наврала, и сам Гарик окажется невиданным лжецом – проходу не будет, хоть вешайся.

Дни в ожидании футбольного божества превратились в нечто нескончаемо однообразное. В магазин завезли леску, даже импортную. Дядя Сема – продавец, зазывал его, каждый раз сообщая, что "осталось совсем мало, не достанется", но Гарику стало не до рыбалки. Он с утра до ночи не покидал улицу, уходя только в самом крайнем случае, чтоб не пропустить явление героя, даже несмотря на то, что ему обещали сообщить о приезде Иштояна загодя. Но дни шли, оставаться привязанным, сопротивляясь соблазнительным развлечениям, становилось все труднее. Наконец, Гарик поддался на один из призывов дяди Семы купить "последний моток гедеэровской лески" и снова зачастил на озера. Вечерами – с ребятами в парк или в кино.

Жаркий июль заканчивался, готовясь уступить дождливому в тех краях августу, когда Гарика, возившегося у себя во дворе с удочкой, позвал с улицы тонкий голосок Карины. В голове тут же бешено что-то застучало:

- Едет? – выдохнул он.

- Папа и дядя Левон выехали час назад, - сообщила Карина. – Только не на нашем "Дожде" едут, он испортился, а на машине дяди Левона. Но у нас, правда, огромная-преогромная машина – не думай, что я обманываю.

- А у дяди Левона какая машина? – механически спросил Гарик.

- Как такси, только белого цвета, и номера – все "восьмерки".

- Ну, так он же сам под "восьмым" номером играет, - объяснил Гарик.

- И без тебя знаю, - засмеялась Карина. – Хочешь, я ему скажу, чтобы он мяч тебе подарил?

Пока Гарик соображал, что ответить, девчонка со смехом убежала. Еще и рожицу состроила напоследок.

Иштоян ехал. Надо было успеть приготовиться к встрече. И Гарик начал обход друзей. Поначалу никто не верил – приходилось клясться, да еще доказывать, что никаких оберегов от лжеклятв при себе нет. Но все равно ребята сомневались. И тогда решили напрямую спросить у Карининой мамы – вроде нормальный человек, рассудили они.

- Едет, мальчики, уже в пути, - подтвердила она. – Около часа назад выехали из Еревана.

Робка – сын таксиста, со знанием дела заметил, что часа через три-четыре будут на месте:

- Может, чуть дольше, если остановятся где-нибудь пообедать.

Как встречать Иштояна – ребятам подсказывать нужды не было. Сразу нашелся мяч, двумя парами камней обозначили ворота, а угрозу глуховатой, немного повредившейся в рассудке еще в пятнадцатом году бабушки Ашхен порезать мяч, если прилетит на ее картофельные грядки, пропустили мимо ушей, хотя она слов на ветер не бросала. Ее "коллекция" насчитывала и порезанные, и конфискованные мячи разных поколений обитателей улиц Церковного квартала – над картофелем своим старушка тряслась из года в год, как над ценнейшим кладом, а футбольный мяч для бабушки Ашхен был тем самым вселенским злом, бившим нежные картофельные всходы, до тех пор, пока на школьном дворе не соорудили футбольную площадку. Игра отдалилась от грядок на безопасное расстояние, и бабушка Ашхен, вознеся хвалу Создателю, перестала опасаться за любимые корнеплоды. Но опасность внезапно вернулась, и она твердо сжала в одной руке клюку, а в кармане халата другой рукой - складной нож для уничтожения мяча, если залетит в огород. 

Электрик Завен остановился понаблюдать за игрой, как всегда останавливался, когда футбольные баталии проходили на школьном дворе, и как-то с ходу не сообразил, что матч идет не там, где должен.

- Иштоян едет. Дачники Порча - его родственники, - быстро объяснили ему в паузе, пока доставляли обратно слишком далеко укатившийся мяч.

- Бааааа, - удивился Завен. – Ну-ка, выстроились в ряд! Кругом! Эх, вы, позорники! Четыре шестых номера, три – "девятки" и только одна "восьмерка". Сюда Маркаров и Андриасян* едут или Иштоян?

Электрик Завен вовремя проявил бдительность. "Шестерки" и "девятки" на футболках с помощью цветных мелков молниеносно превратились в "восьмерки". Та же цифра появилась на майках, которые оставались без номеров.

Известие о приезде легендарного Иштояна распространилось со скоростью вряд ли света, но звука точно. Даже чуть быстрее. Закончивший смену токарь Акоп задумчиво повторил услышанную от соседа Ваника фамилию: "Хм... Иштоян. Это хорошо". После чего тщательно стряхнул с одежды стружку, долго умывался во дворе и некоторое время пробыл в подвале, выбирая между "тутовой" и "кизиловой". Взял и той, и другой, и только тогда, поднявшись домой и лично пристроив бутылки в холодильнике, сказал жене:

- Эмма, очевидно, гости будут. Сам Иштоян. Зарежь пеструю курицу.

- Какой еще Иштоян?! – взбрыкнула скупая Эмма. – Не буду резать!

- Тогда тебя зарежу, - мрачно бросил Акоп.

- Не пеструю, а голошейку, - испугалась Эмма решительности мужа.

- Хорошо, - смилостивился Акоп. – И солений побольше принеси.

Ваграм, живший через два дома от токаря, "кочегарил" мангал, попутно костеря "беспутных сыновей, не способных даже мясо по адатам нанизать":

- Кто так вас научил? Не я учил этому. Смотрите, олухи, учитесь, пока живой. Сам Иштоян едет – его таким шашлыком можно угощать?

"Олухи", покрасневшие со стыда до самых кончиков ушей, внимательно смотрели, как отец перенизывает на шампуры мясо, то и дело поминая их по матушке.

Прознав о визите футболиста, стали стягиваться жители соседних улиц. Электрик Завен о чем-то пошептался с Арменаком. Они удалились, и через какое-то время вернулись с дорожным знаком, запрещавшим проезд. Арменак установил его в начале улицы, чтобы машины не заворачивали и не мешали играть в футбол. Через четверть часа подъехавший на своем тарахтевшем мотоцикле с коляской гаишник Норик допытывался, кто самовольно установил дорожный знак там, где его быть не должно, и кто затеял такую крамолу.

Арменак и Завен что-то энергично ему втолковывали, но что именно из-за тарахтевшего мотоцикла услышать было невозможно. Гаишник Норик переводил удивленный взгляд с одного на другого, потом, не заглушая мотоцикла, выпрыгнул из него, вбежал во двор к Порч Степану, и вышел оттуда с весьма возмущенным видом. Поминутно поправляя фуражку, он стал что-то бурно объяснять Завену и Арменаку, резко выбрасывая руку в направлении другого конца улицы. Он увез Завена и привез его обратно с еще одним "кирпичом", который Арменак установил на противоположном конце улицы, превратив ее, таким образом, в пешеходную. Сквозь треск мотоцикла можно было разобрать брошенное милиционером "Иштоян!" - а сквозь густой выхлоп мотора – разглядеть его абстрактный жест, свидетельствовавший о легкомыслии Завена и Арменака, не догадавшихся перекрыть оба конца улицы, ожидавшей героя армянского футбола. Да что футбола. Нации!

- Эй, ну-ка стоп! – директор греческой школы соседней деревушки интеллигентный Павлик Фотивич, снял очки, протер их, надел обратно и медленно произнес:

- Там "кирпич" повесили, и там тоже "кирпич" повесили. Этот человек как на нашу улицу заедет?

Замечание было резонным. В верхний конец улицы, откуда по идее и должен был появиться автомобиль из Еревана, командировали Порч Степана с женой. И вдогонку послали хлеб-соль для встречи гостя. Мангал с горящими углями краснел от жара уже не только во дворе у Ваграма, шашлык готовились жарить, кажется, во всех дворах. Народу прибывало. Играть в футбол становилось труднее, и Гарик с друзьями тщетно просили людей выйти за камни-штанги ворот – на них, от кого стало известно о важнейшем событии, почти не обращали внимания. Иногда в толпе раздавалось чье-то скептическое:

- Хорошо, хоть не сам Пеле! Чемпионат в разгаре, медали тоже можем выиграть, а Левон все бросит и сюда отдыхать приедет? Мальчишки подурачились, слухи распустили, а вы все клюнули!

Кто-то отвечал:

- Не отдыхать, а к родственникам на один день приезжает!

- Сейчас такое турнирное положение, что нельзя ни на минуту даже к родным детям! Киев с Блохиным на пятки наступают, какие еще родственники?! - продолжали сеять сомнения скептики, и почти добились своего.

Перелом в пользу приезда случился, когда в толпе возник, как всегда слегка пьяный Арсен. Днем он бродил недалеко от балкона, на котором красотка Сюзи читала книги на английском языке, и пытался с ней заговорить. Когда его активность становилась чрезмерной, Сюзи все так же молча, не удостаивая поклонника четким внятным взглядом, удалялась с балкона читать книги на английском в своей комнате вне поля зрения Арсена. Тогда Арсен уходил к окрестным озерам и болотам, где, ежеминутно рискуя сгинуть в топях, дотемна собирал для Сюзи водяные лилии. Он возвращался к балкону, закидывал его собранными цветами и после этого выпивал на непродолжительный сон бутылку водки, чтобы с утра начать движение по замысловатой траектории, постепенно приближаясь к балкону, на котором Сюзи открывала очередную книгу на английском языке и с которого исчезала, как только Арсен оказывался в опасной, по ее разумению, близости от балкона, и пытался заговорить с ней. А Арсен, сокрушенно воздыхая, снова отправлялся на опасные болота за новой партией кувшинок для Сюзи... И вот когда в толпе встречающих Иштояна возник слегка пьяный, прервавший свой беспощадный круговорот Арсен, всем с абсолютной неотвратимостью стало понятно – Иштоян действительно прибудет.

- Да что это за светопреставление устроили? – не выдержала старая Ашхен. – Турки приближаются? Нет? А кто? Какой Штоян? Это кто? Футболист? Вай-вай-вай!

Она решительно устроилась у своих картофельных грядок – только настоящего футболиста и не хватало.

Иштоян появился, когда у Гарика и друзей от беготни уже отваливались ноги, а токарь Акоп, не выдержав, изволил откушать кизиловой и принялся бранить скупую жену.

Иштоян вылез из сияющего белоснежного ГАЗ-24, когда Ваграм терзался вопросом, кто из сыновей более непутевый – старший или младший, и кого прибить, исходя из степени непутевости, - они не уследили за шашлыком, и мясо сгорело до несъедобности.

Иштоян приветливо помахал рукой встречавшим тогда, когда Завен закончил рассказывать Арменаку о том, как дед Степан, тогда еще совсем не дед, явился поддатый к соседу Хачатуру поздравлять с Новым годом, и уже в процессе поздравления перебрал так, что подтащил к себе соусницу с пряным ткемали, задумчиво накрошил туда хлеба и стал есть, а съев, решил похвалить хозяев за вкусный, как ему показалось, борщ, но поскольку икал непрерывно, то вышло "порч", и сам Степан с того дня стал Порчем.

Иштоян широко улыбнулся в тот момент, когда обессилевший Гарик, собрав всю волю в кулак, с воплем: "Гол!" - удачно ткнул мяч в ворота.

Иштоян поднял в приветствии и вторую руку тогда, когда интеллигентный директор греческой школы Павлик Фотивич широким жестом обозначил пространство, стремительно пропитывавшееся ароматом шашлыка и других яств, и сказал: "Это все вас! Это для вам!"

Иштоян, продолжая улыбаться, опустил руки, гаркнул: "Шноракалем, жоховурт джан!" ("Спасибо, родной народ!") и добавил скороговоркой: "Футбол-режим-Киев-Блохин", - тогда, когда тонкий голосок где-то рядом пропищал: "Дядя Левон! Дядя Левон!"

Иштоян взял на руки Карину: "Что азиз джан?" А она предательски доложила именно тогда, когда словно назло все вдруг разом затихли: "Дядя Левон, а мой друг Гарик не верит, что ты мой дядя! Гарик-Гарик, иди сюда!"

Гарик хотел было спрятаться в толпе, но его вытолкали к герою нации, и когда он чуть было не расплакался, Иштоян протянул ему руку и представился: "Левон". Мизинец героя украшал длиннющий пожелтевший ноготь. Он случайно, но неожиданно больно до крови оцарапал запястье Гарика.

Потом Иштоян все-таки исчез во дворе Порч Степана. Народ постепенно стал расходиться.

Дома старший брат, узнав, что Гарик познакомился с Иштояном, достал из семейного альбома фотографию отца. На карточке он был молодой с кубком в руках. "Папа был очень крутым футболистом", - сказал брат, Гарик ответил: "Я знаю", – и пошел спать – день выдался тяжелый.

Рано утром он еще раз увидел Иштояна, взобравшись на лавочку у двора Порч Степана. Голый по пояс футболист пил "Джермук" прямо из бутылки. Потом его позвали, и он зашел в дом. А потом уехал в Ереван.

* Эдуард Маркаров, Аркадий Андриасян - ведущие футболисты "Арарата", игравшие соответственно под № 9 и 6