Поэт тепла и солнца. К 75-летию Александра Грича

Коренные бакинцы хорошо помнят стихи, переводы и статьи Александра Грича, которые появлялись в самых разных бакинских и московских газетах и журналах. Помнят они и то, с каким блеском обаятельный и элегантный Александр Романович Грич вел в далекие советские и перестроечные времена вместе с известным критиком Интигамом Гасымзаде телепередачу "Баяты". Передача была литературной, а популярностью пользовалась самой широкой – это авторы сумели. В бакинском такси водители и сегодня порой узнают Александра Грича, услышав голос, который они когда-то слышали по телевизору – а ведь с той поры прошло немало лет, успело вырасти целое поколение.

В последние годы своей плодотворной творческой деятельности Грич экспериментировал – то выпустит серию детективных романов в российском издательстве ЭКСМО (кстати, в будущем году эта серия продолжится), то напишет "Осеннюю остановку" - книгу теплых то ли воспоминаний, то ли эссе о замечательных литераторах, с которыми был связан на протяжении жизни.

Расул Рза, Фикрет Годжа, Юсиф Самедоглу, Владимир Портнов, Мансур Векилов, Интигам Гасымзаде – завидный список имен, верно? И в той же книге - интересная повесть "Сага о Криманах", где рассказывается о судьбе семьи близкого друга автора, ученого и бизнесмена Эльдара Кримана.

Поэты Александр Грич и  Фикрет Годжа

В промежутке Александр Грич успел издать книгу "Рубаи", для которой придумал автора – Хайяма, но с фамилией Анакойхер. А сам он ее вроде бы только перевел. 

Словом, без дела наш юбиляр никогда не сидел. Много лет занимал в Лос-Анджелесе пост вице-президента престижного американского Фонда Булата Окудажвы.

Одновременно Александр Грич всегда напряженно работал над сближением сердец людей, живущих в разных странах мира. Уже уехав в Лос-Анджелес, он продолжал поддерживать самые тесные связи с родным Баку и не случайно его пригласили для съемок многосерийного документального фильма "Неофициальный портрет президента" - о президенте Азербайджана Гейдаре Алиеве.

В отличие от многих других работ, посвященных выдающемуся политическому деятелю ХХ века, в этом фильме много личных бесед Александра Грича с главным героем; до зрителя донесены размышления Гейдара Алиевича Алиева о жизни, о семье, о базовых нравственных ценностях, о собственной судьбе и о судьбе государства, о будущем Азербайджана...

Этот документальный сериал (совместная работа кинодокументалистов Азербайджана и США) вышел на экраны к 75-летию общенационального лидера Азербайджана и был тепло принят зрительской аудиторией.

Александр Грич и общенациональный лидер Азербайджана Гейдар Алиев

Александр Грич часто приезжает и в Израиль, где живет семья его сына, и обязательно встречается с нашими земляками, любителями литературы.

Работоспособности Александра Романовича, его умению отдавать себя людям, дарить им радость приобщения к подлинной литературе и в самом деле нельзя не поразиться. И все же я хотел бы остановиться на том, что мне самому ближе всего в его творчестве – на стихах.

Возьму на себя смелость сказать, что любители поэзии знают и помнят Александра Грича прежде всего как поэта. И сборники его стихов, выходившие в бакинских издательствах крохотными (по тем временам) тиражами в три-пять тысяч экземпляров расходились и читались.

Скажу больше: многие до сих пор помнят немало его стихов наизусть. Да и по собственному опыту знаю, что иногда вроде бы ни с того ни с сего, когда вдруг вспомнится юность или родной город, начинают звучать в памяти те или иные его давние-давние строки. Да хотя бы вот эти:

Гитару спрячь, пера не тронь.

Все было, все знакомо.

Сиди себе, гляди в огонь,

Когда уснули дома.

Во мраке комната, как зал,

И в темноту уплыло

Все то, что ты привычкой звал,

А это жизнью было…

…Он вентилями укрощен,

Компрессорами сдавлен,

А вот танцует – все не в счет! –

Как будто только явлен.

Себя не можешь превозмочь,

А у огня не страшно.

Он печь переживет, и ночь,

И город этот странный…

Да, для многих Александр Грич был тогда прежде всего поэтом "Баку и бакинства" - в его стихах звучал неповторимый ритм этого великого города, его неспешный говор, шум его портов и бульвара, его кодекс чести и братства. И все это тогда невольно накладывалось на молодость, на обаяние личности и такой узнаваемый голос поэта:

Конечно. Не стоит и спорить.

Пижон. Гитарист. Вертопрах.

Шершавое серое море

Кружит корабли на цепях.

И воду холодную мутит,

И каплями в пальцах дрожит…

А кто-то меня еще учит

Умению правильно жить.

Над берегом ветер хлопочет

И рвет сигарету из рук.

А кто-то меня еще хочет

Втянуть в заколдованный круг,

Где опыты – чище не надо,

Где мудрые старцы из рам.

Где путь от доклада к окладу

Достоин, солиден и прям…

Уже потом, пройдя через большую личную трагедию, Грич вдруг поразил своей написанной на обнаженном нерве любовной лирикой. И эти стихи, впервые вошедшие в сборник "Такие дела" тоже до сих пор многим памятны и любимы:

Было зданье больницы сурово,

Чуть светились в ночи этажи.

Здесь любил я, и больше такого

Мне вовеки уже не прожить.

В полумраке суровых покоев

Тусклый свет ночника на стене.

Там я понял, что это такое,

Там любовь прикоснулась ко мне.

Только там, где беда неизбежна,

Я шептал ей, шептал по слогам,

Что люблю – безнадежно и нежно.

Только там. Что поделаешь? Там.

Среди этих трогающих душу, и в то же время, как и все у Грича, очень строгих, скупых, чисто мужских стихов, есть и замечательный "Венок сонетов" - жанр, требующий особой поэтической виртуозности, но вдруг зазвучавший без всяких поэтических выкрутас, так словно об этой боли и невозможно иначе говорить, как сплетая из строк венки сонетов. Вот первый сонет из этого цикла:

Ну вот и все. Теперь прощай. Прости.

Дверь приоткрылась и пахнуло сыро

Оттуда воздухом иного мира,

И только им отныне дышишь ты.

Как быстро отчуждаются черты!

Как быстро превращается в кумира

Плясунья, пересмешница, задира…

Дымится лед и теплятся цветы.

И похорон обычных суета

Охватывает дом. И о поминках

Уже заговорили. Инка, Инка!

Так вот она, последняя черта.

Последний вздох, последняя присяга -

Ни мига больше без тебя, ни шага…

Много позже, почти через десять лет к поэту придет другая любовь, и тоже подарит ему новый взлет, новые, теперь уже куда более светлые стихи любви.

И все же одним из лучших в любовной (или не любовной?) лирике Александра Грича является, на мой взгляд, стихотворение-обманка, начинающееся как обычный монолог-диалог этакого мужчины-курортника с очередной привлекательной женщиной...

А вы знакомы мне.

Батуми? Кобулети?

А может быть, Баку?

А может быть, Чита?

Я жил уже не раз

На этом самом свете,

Вполне возможно мы

И виделись тогда…

…Я знаю всё о вас.

(Не промочите ноги!).

У вас достойный муж

И прочая мура.

А в общем, все же вы

Ужасно одиноки.

Оставьте-ка часы,

Вам вовсе не пора.

Вы знаете, а я

Для всех пропал без вести.

Да, не предупредил

И канул на три дня.

И почему-то мне

Уютно с вами вместе.

А вам? Не врете, нет?

Взгляните на меня…

И вот после такого расхожего "джентльменского набора" вдруг следует вполне жизненный поворот.

И далее, и все

По той же самой части.

И в номер, а потом

Еще и провожать.

А если дождь пойдет?

На улицу, в ненастье...

Нет, лучше посидеть,

Нет лучше обождать.

…Та женщина прошла.

О ком грустишь, приятель?

Возможно, что о ней.

Скорее, о себе.

Мотив такой грусти для Грича неслучаен. Есть у него короткие стихи, которые начинаются так:

Незаметно для глаз

Стрелки движутся в замкнутом поле.

Если час не для нас –

Он всего только час, и не боле...

И в финальных строчках следует грустный, жесткий, о психологически очень точный вывод:

Вышло: жизнь не для нас.

Но другой мы с тобой не хотели.

И вот здесь, уверен, Грич говорит не только от себя лично, но и от имени всего своего поколения поэтов, да и современников в целом. Да, не их время. Но – нет, они не хотели или не могли жить по-другому.

Ах, связь времен! Успел поставить точку –

И вот уж в прошлом нынешняя строчка.

Ещё одну успеешь перенесть

В стихи - как птицу выловить из стаи,

А вот уж в прошлом и она. Листаю

Страницы. Все ль вы прошлые? Бог весть.

Так время пропускает нас сквозь сито,

Но не тверди, что прошлое забыто –

На самом деле лишь оно и есть.

Похоже, так оно и есть – для многих, во всяком случае.

*    *    *

Александр Грич, отмечающий в декабре 75-летие, принадлежит к тому поколению русских поэтов, которых я давно уже для себя назвал "поздними шестидесятниками". Родившиеся всего на 10-12 лет позже той самой плеяды "подлинных шестидесятников", уже в молодости обретших огромную популярность, они успели вдохнуть воздух оттепели, набрали его полной грудью, но вот выдохнуть его им уже не дали – начинались брежневско-сусловские заморозки.

Эстрада вышла из моды, поэты перестали быть "больше, чем поэтами". Впрочем, сам Грич очень точно сказал о своем поколении тоже в уже давнем стихотворении "Мадонны аэропортов":

Мадонны аэропортов,

Нет ангелов и нет цветов,

Нет даже коек в этом зданье,

Где ночь придется коротать.

А, впрочем, нам не привыкать –

Мы поколенье ожиданья.

Так сложилось, что они стали поколеньем ожиданья и, одновременно, поколением недосказанности, поколением чтения между строк, поколением скрытой цитаты.

Это отчетливо проступает, скажем, в стихотворении "Старая еврейская песня" с незамысловатым сюжетом:   компания выезжает на пикник на природу,  некогда популярный Эппельбаум поет старую еврейскую песню на идиш "о том, что Ицик женится, и никуда приданное не денется", все взрослые танцуют, все странно счастливы, хотя и непонятно, отчего, и все это снимает "фотограф со штативчиком". Обычная бытовая зарисовка, но что за ней?

Стреляли, жгли, морозили, мурыжили –

Ан нет. И песня вот, и люди выжили.

На фотографии увековечены

Они танцуют. Двое искалечены,

Другие целыми остались, правыми

В войну и после. Офицеры бравые

Партнерш ведут, за талью обхватив,

Под этой самой песенки мотив.

И вот финал:

Где, кем, когда ты песенка придумана?

Гляжу на фото – стылым ветром дунуло.

Пластинка кружится, река куражится,

И все на свете нам прекрасным кажется.

А то, что рядом за хребты недальние

Плывут грядою облака печальные –

Мы не заметим этого пока.

Ну что нам, в самом деле, облака?!

Может быть, последняя строчка – это прямая отсылка к Галичу, к "Облака плывут, облака…", но кто заметил и понял, тот молодец. А кто не заметил или о Галиче никогда не слышал, так и Бог с ним.

А вот стихотворение, открывающее вышедший в 1986 году небольшой сборник "Погода":

Дни – короче,

А ночи, естественно, удлиняются.

Как-то странно погода меняется:

Непохожа на зиму – зима,

А на лето – лето.

К чему бы это?

Точно, климат не тот, к которому мы привыкли

За долгие годы.

Потому, вероятно,

вызывает повышенный интерес

телевизионный прогноз погоды.

Нет, это совсем не о глобальном потеплении, как можно сегодня подумать. Но тогда зачем поэт вообще завел эту странную рифмованную бодягу о погоде? Но ведь тогда, в середине восьмидесятых, эти стихи читались совсем по-другому – мы видели в них намек на близость перемен, и финальные строчки "Единственное, что можно сказать уверенно: погода будет меняться" вызывали у нас понимающую улыбку надежды. И главное: это вполне можно было печатать, в отличие, скажем, от написанного в 1981 году стихотворения "Высокий гость", которому предстояло лежать в столе десятилетиями.

Впрочем, все это уже совершенно не важно. Куда важнее, мне кажется, то, что стихи Александра Грича сохранили, с одной стороны, особую атмосферу своего времени, по которому сейчас многие ностальгируют. И ностальгия эта отнюдь не по рухнувшей империи, не по пустым прилавкам магазинов и унизительным очередям, а тем особым отношениям между людьми, тому теплу и духовности, которые, как ни странно, были неизменными спутниками того скотского времени. И, думаю, многие и сегодня с грустной улыбкой с удовольствием перечтут написанные много десятилетий назад строки:

Мы жили все в одном раю,

Точней, в одном районе.

Где все свое – райсвет, райсбыт,

А также и райком.

Где выйдешь, свистнешь –

И сосед в минуту на балконе.

Мы жили все в одном раю,

Не ведая о том.

Одна из отличительных особенностей "поздних шестидесятников" как раз, кстати, и заключалась в освобождении от излишней восторженности и ложной романтики "подлинных шестидесятников". Да, они тоже умели "ехать за туманом и за запахом тайги", у них тоже были свои "то взлет, то посадка, то снег, то дожди", но, во-первых, все это они делали уже не столь помпезно, воспринимая не как романтику, а как неотъемлемую часть жизни, а во-вторых, они поняли истинную цену того, что в 1960-е было модным едва ли не презирать – дома, семейных уз, неразрывной связи с прошлым. И об этом у Александра Грича тоже немало стихов. К примеру, вот эти:

А жить меня ты не учи

Хотя бы потому,

Что вот горит огонь в ночи –

Огонь в моем дому.

Спят улицы и облака,

Но в доме том не спят,

И не потушат свет – пока

Я не приду назад.  

А вот еще о судьбе целого поколения – стихотворение "Комендантский час", о черном бакинском январе 1990 года, заставившем многих сняться с места и оставить город, без которого они себя не представляли:  

В тишине комендантского часа,

В КПП – или как? в проходной? -

Ты со мной, лейтенантом запаса,

Попрощаешься город родной.

Деловито билеты пометишь

(слышу сердца паскудную дрожь).

Ты, по сути, меня не заметишь,

Ты вполне без меня проживешь.

Не ропщу, ни о чем не жалею,

Жизнь минувшую благодаря.

Тем светлее мне, тем тяжелее,

Что любовь неизменна моя.

…Город мой, ты уже за спиною!

Горе – мне, а тебе – не беда.

Но таким, как бывал ты со мною,

Ты не будешь уже никогда.

Все правда. И того города уже не вернуть, и нас, тогдашних...

Поэзия Александра Грича – это поэзия простых истин, поэзия антипафоса, напоминающая о том, что стоит ценить именно то, что кажется само собой разумеющимся – верность любимого человека, подлинную, немногословную дружбу, жизнь по чести и совести. И одновременно многие его стихи поражают и глубиной философских размышлений, и точностью детали, и умение передать через точность этой детали тончайшие движения души.

Многие его стихи, написанные в самые разные годы, в разные периоды жизни с удовольствием перечитываешь и сегодня. И значит, никуда они в итоге не денутся, а будут вновь и вновь всплывать непостижимым образом хотя бы в том же интернет-океане и находить себе читателей. Ну а если даже и нет, что ж… На этот случай есть другие стихи Александра Грича, написанные полвека назад, но снова словно о нашем с вами времени и названые просто – "Море уходит":

На глазах уходит вода,

Остаются мазут и жижа.

Так бывает – я знал всегда,

Да не думал, что сам увижу.

А увидел… На том стоим,

Что не плачем, хотя и страшно.

И проходит путем своим

Необычное время наше.

После танцев или кино,

Когда день уже на исходе,

Выйди! Или гляди в окно:

Это тоже не всем дано –

Наблюдать, как море уходит.

Впрочем, как доказала жизнь, то самое Каспийское море, время от времени "уходит", а затем имеет привычку возвращаться. Как и старые, казавшиеся почти забытыми прекрасные и добрые стихи, которые сопровождают многих из нас на протяжении всей жизни…

Так что, с днем рождения, Александр Романович…

*    *    *

Было бы, наверное, неправильным не рассказать о том, какую роль Александр Романович сыграл в моей собственной судьбе. Я познакомился с ним в 1980 году, когда, будучи десятиклассником, принес свои первые стихи в журнал "Литературный Азербайджан", и Александр Романович взялся их "посмотреть".

Спустя неделю я снова появился в редакции, и до сих пор помню вынесенный им вердикт: "Во-первых, это – действительно стихи, что уже хорошо. Но давай договоримся: ты больше не станешь пробовать печататься, пока я не дам добро…"

Так я оказался в "школе Александра Грича", за которую до сих пор безмерно ему благодарен. По сути дела, именно Александр Грич во многом сформировал мои литературные вкусы, мое видение мира, да и мою судьбу. А такое, естественно, не забывается.