Джейла Сеидова: "Очень важно донести азербайджанскую музыку до иностранной публики"

Судьба Джейлы Сеидовой в мире музыки была предопределена с рождения. Ее отец - народный артист Азербайджана Уран Сеидов, скрипач, концертмейстер Азербайджанского государственного камерного оркестра, мать - заслуженная артистка Азербайджана Самира Ашумова, пианист, профессор Бакинской музыкальной академии, старший брат Анар - победитель республиканских и международных конкурсов и фестивалей скрипачей, президентский стипендиат, выпускник московской консерватории. Джейла Сеидова, играющая первую скрипку в Государственном струнном квартете Азербайджана, вошедшая, как и брат, в "Золотую книгу молодых талантов Азербайджана", поделилась с "Вестником Кавказа" своим видением классической музыки.

- Еще 7-8 лет назад о вас говорили как о молодом таланте, а сегодня вы знаменитая скрипачка, победительница конкурсов, известная личность в музыкальном мире. Кажется, что одаренные музыканты взрослеют очень быстро, поскольку еще в детстве играют сложные композиции и переживают взрослые эмоции. Вы в детстве чувствовали, что отличаетесь от других? Ведь не всем скрипачам удается достичь таких высот.

- Здесь играет роль не только талант, но и удача, амбиции. С детства я ставила перед собой определенные цели. Каждый раз, когда я входила в школу Бюльбюля, видела портреты наших музыкантов и думала, что хочу быть рядом с ними. Для этого нужно было заниматься, играть на концертах. Уже после своего первого концерта я поняла, что это не просто доставляет мне удовольствие, но и дает колоссальные эмоции, зрительскую энергию.

Поначалу я, конечно, не понимала, что отличаюсь от других. Понимание пришло, когда педагог Фатима Идиатуллина задала мне выучить сложное произведение, которое в детском возрасте обычно не исполняется - это был ”Каприс стаккато” Генрика Венявского. Я пришла домой, начала разбирать это произведение, и брат мне сказал: "Ты играешь стаккато с удивительной легкостью!” Он привел родителей послушать мое исполнение. Тогда всех удивил мой штрих стаккато. (Штрихом называют конкретную форму движения смычка, которая дает нужный звуковой результат для воплощения художественного замысла, - прим. ред.).

Оказалось, у меня есть этот природный штрих, такая фишка. Обычно он либо есть, либо его нет. Такой штрих встречается в виртуозных произведениях Сарасате, Венявского, Паганини. Ребята в то время говорили: "Наверное, у тебя просто смычок удобный. Попробуй с другим!" Я играла другим смычком - получалось. Мне говорили: "Играй в три раза медленнее, чтобы мы посмотрели движения твоих рук". Я играла. Все варианты испробовали, чтобы повторить этот штрих, но ни у кого не получалось. Кстати, и в Москве я ни одного человека не нашла с этим штрихом...

В детстве мне нравилось играть мелодичную, грустную музыку. Я как-то по-взрослому сопереживала произведению. Помню гастроли в Париже, в зале ЮНЕСКО, в сопровождении молодежного симфонического оркестра. Мне было 12 лет, и я играла музыку Джона Уильямса из фильма "Список Шиндлера”. Незадолго до этого мой папа смотрел этот фильм дома, и я увидела маленький фрагмент, буквально три минуты. Когда я играла произведение Джона Уильямса, у меня перед глазами стояли те кадры.

Вообще, на сцене я никогда не вижу того, что происходит вокруг, нахожусь в каком-то другом пространстве. Для каждого произведения у меня есть свой неповторимый образ. Я вижу картинки из жизни или, например, картину, которую видела в музее – все это всплывает из подсознания.

- Вы родились в семье музыкантов. Несколько лет назад ученые провели среди скрипачей исследование, пытаясь найти ответ на вопрос, почему не все достигают высот, на которые нацеливаются. Выяснилось, что из десяти прекрасных скрипачей всего один добивается выдающихся результатов. Исследователи пришли к выводу, что главным залогом успеха становится рождение в семье музыкантов. 

- Это естественно. Я с первых дней жизни слышала звуки музыки в каждой комнате. Когда брат повзрослел, его сразу отдали на скрипку, а меня мама хотела отдать на фортепиано. Однако я с шести лет знала, что хочу играть именно на скрипке. Я слышала дома звуки и рояля, и скрипки. И мне была ближе скрипка. Еще в четыре года я брала ее в руки и представляла, как играю на этом инструменте.

- Выдающийся педагог и скрипач Петр Столярский говорил, что талантливая мама порой значит больше, чем талантливые дети. Вас как воспитывали в музыкальном отношении – заставляли или уговаривали заниматься, контролировали или мягко направляли?

- У нас в семье детей не воспитывали в грубой форме, никогда не поднимали руку на ребенка. Я бы такого отношения не простила. Родители меня не уговаривали, но контроль, естественно, присутствовал. Отзанимавшись в школе с педагогом, дома вечером я продолжала занятия с папой. Много зависит от того, как в детстве поставить руки. Если руки поставят неправильно, то дальше будет сложно это исправлять. Я прекрасно понимала свои обязанности: проснулась, позавтракала и должна идти заниматься, а потом уже можно отдохнуть. Особенно занятия стали мне нравиться после первого концерта, когда я поняла, что сцена - это мое.

- Когда вы поняли, что хотите посвятить жизнь музыке? Говорят, Чайковского потряс первый поход в оперу. Уже тогда он осознал свое призвание. А у вас как было?

- Мне было восемь лет, и на сцене Бакинской государственной филармонии в сопровождении камерного оркестра я играла ”Марш оловянных солдатиков”. Я мечтала, что буду стоять в пышном розовом платье, свет в зале потушат, и только на меня направят розовый прожектор. Когда эта идея воплотилась в реальность, мне очень понравилось и осталось в памяти навсегда.

- Вы представитель сразу двух музыкальных школ - азербайджанской и русской: окончили Бакинскую музыкальную академию и Консерваторию им. Чайковского. Что в вашей исполнительной манере есть от азербайджанских педагогов, от азербайджанского образования, а что из России?

- В Баку мне повезло с педагогом, который сумел мне поставить руки так, что, когда я приехала в Москву, с руками уже ничего не нужно было делать. В Москве меня научили строгости, ввели в какие-то рамки. Я приехала как человек свободный в своем исполнении: как чувствую, так играю. Но в консерватории у меня был потрясающий педагог Эдуард Давидович Грач, народный артист СССР. Попасть к нему в класс - мечта любого юного скрипача. Это очень непростой человек, сложно завоевать его уважение и любовь. Но Эдуард Давидович и его жена, которая была моим аккомпаниатором, относились ко мне как к своей внучке. Они потом говорили: "У нас было очень много учеников, но ты осталась для нас родным человеком".

Педагог не пытался поменять мои представления, говорил, что каждый музыкант индивидуален. Но какие-то моменты нужно было играть именно по его правилам - это аппликатура, это штрихи, это его ноты. Даже если я пыталась поменять палец, спрашивала: "Можно я вместо второго возьму третий?", он отвечал: "Нет. Когда ты выучишь это произведение, тебе будет удобно именно так, как я сказал".

Или я спрашивала: "Можно для экзамена взять это произведение?" Эдуард Давидович отвечал: "Можно, но я считаю, что лучше будет, если ты выберешь другое произведение". Лишь потом я поняла, что он знал меня лучше, чем я сама. Каждому ученику он подбирал определенный репертуар. Ему достаточно было трех минут, чтобы понять, на что способен скрипач, на что нет. Мне для последнего госэкзамена он порекомендовал произведение Паганини "Моисей", исполняемое на одной струне. Я уверяла, что не справлюсь. Но Эдуард Давидович сказал: "Попробуй, поиграй, потом вместе решим". В итоге это произведение на госэкзамене прошло на ура - я поняла, что оно очень удобное, и легко мне удается.

- Эдуард Грач создал прекрасный ансамбль "Московия", куда приглашал только своих учеников, выпускников. Почему вы там не остались?

- Я играла в этом ансамбле, но потом устала от оркестров, ведь я играла в них с семи лет, начиная с детского камерного оркестра Теймура Гейчаева.

Когда я приехала в Москву, поступать на четвертый курс, то узнала, что ни один предмет из пройденных в Баку мне не засчитают, и нужно заново все пересдать. Это было сложно, не было времени. Только на втором году обучения в консерватории я начала играть в "Московии" – мы ездили с концертами в Дубну, в Иваново, играли в Большом зале консерватории, в Московской филармонии. В этом оркестре я очень многому научилась, ведь в его составе были только сильные музыканты - солисты, лауреаты международных конкурсов. Когда работаешь в хорошем составе, играешь качественную музыку, у тебя и слух не испортится, как в других оркестрах, где начинаешь играть грязно, поскольку практически не слышишь себя, и чистота интонаций теряется. А у нас был камерный состав, где все играли хорошо. Это стимулировало меня также играть лучше.

- Какое произведение вы играете с наибольшим удовольствием?

- "Хора стаккато" Григораша Динику - это виртуозность, это штрих.

- Вы импровизируете? Бывает, что, например, что-то неожиданное или не отрепетированное рождается прямо на сцене?

- Нет. Я боюсь импровизировать на сцене. Дома бывает. Иной раз папа меня спрашивает: "Что ты сейчас исполняешь? Это откуда?" Я отвечаю: "Сама не знаю. Это сверху". Я ничего не записываю. Сыграла, и все - музыка ушла. Я к этому еще пока не пришла, наверное.

- Вы рассматривали другие варианты профессий, кроме музыканта?

- Рассматривала. Может быть, это покажется смешным, но почему-то я себя вижу в военной форме. Сейчас, конечно, поздно об этом думать. А из творческих профессий - телеведущий.

- В каких залах вам больше всего нравится играть?

- Я играла во многих залах. Запомнился Колонный зал в Москве, где мне посчастливилось выступить в 13 лет; также для музыканта большая честь выступать на сцене Большого зала консерватории, где играли великие люди. Акустика этого зала вводит тебя в особое состояние. Мне трижды посчастливилось выступать на той сцене. На вручении дипломов я там играла как раз "Хора стаккато" - тогда я была единственной скрипачкой со всего курса.

Московская филармония - тоже великая сцена. Там я однажды чуть не пропустила свой выход – настолько волновалась. Меня уже объявили, а я стою за кулисами, и думаю: "Когда же мой выход". Потом девочка из оркестра ко мне поворачивается: "Джейла, на сцену!" Я сбросила жакет, выбежала не из того выхода. Эдуард Давидович тогда дирижировал, и прямо со сцены говорит: "Оттуда танцоры выходят!"

А моя любимая сцена в Бакинской филармонии. Этот красивый зал очень располагает. В Центре Гейдара Алиева тоже очень хорошая сцена.

- Мечта всех скрипачей – сыграть на какой-нибудь исторической скрипке. Хотя очень часто можно услышать в среде именитых скрипачей мнение, что главный тот, который играет на скрипке, а не сама скрипка. На какой скрипке вы хотели бы сыграть?

- Я бы хотела попробовать Гварнери и Страдивари. Хочу понять, почему теперешние мастера не могут разгадать тайну создания этих скрипок – секреты клея, дерева. Пока мне не представилось такого случая, но я люблю свой инструмент и всегда говорю, что он самый лучший. Хороший музыкант может играть на обычной скрипке, ведь важнее твое прикосновение к инструменту.

- Должна быть связь артиста и инструмента?

- Обязательно. Мне жалко пианистов, которые каждый раз садятся за новый инструмент. Пианисты всегда завидуют скрипачам: "Вы все время со своей скрипкой – и на гастролях, и в отелях". Хотя к смычку привыкаешь тоже не за один день. Для этого нужно время.

- Как часто в вашем репертуаре появляются новые произведения?

- Репертуар я выстраиваю в зависимости от концепции концерта, подбирая программу, которая понравится публике, которую оценят люди. Они ведь приходят, чтобы получить приятные эмоции, а не сидеть и думать: "Когда же закончится это произведение?" Я подбираю что-то эффектное, мелодичное, обычно небольшое произведение. Играю абсолютно разную музыку азербайджанских, европейских композиторов, пытаюсь найти что-то интересное. Иногда у меня спрашивают: "Что это было? Можно взять у тебя ноты?" Я отвечаю: "Сейчас в интернете все есть, просто надо уделить время тому, чтобы найти что-то интересное". Я всегда в поиске красивой музыки, обычно в сопровождении фортепьяно. Репертуар меняю достаточно часто.

- Сегодня говорят, что интерес к классической музыке падает. Как вы относитесь к новому поколению скрипачей, к тому, что делают Дэвид Гарретт, Ванесса Мэй, Эдвин Мартон.

- Очень хорошо отношусь. Они делают классический кроссовер. Это очень правильно, очень интересно. У них у всех замечательная школа. Дэвид Гарретт — потрясающий скрипач, у него были отличные педагоги. Он - суперскрипач, который сыграл все что можно, и сделал это еще интереснее. Этот эффект, этот огонь, эта виртуозность! Он играет сложную музыку, мешая ее с какими-то ритмами. Я бы тоже хотела так сделать, но это очень сложно воплотить.

- Скрипка подходит к любому музыкальному жанру?

- Да. Даже к року. Скрипка многогранная, на ней можно издавать разные звуки - от флейты до вокала, вести линию, как это делают вокалисты. К сожалению, сегодня классическая музыка уходит на второй план. Классические музыканты, пытаясь привлечь людей, решаются на разные эксперименты, даже с одеждой, меняют имидж. Но выше классической музыки нет ничего!

Я слушаю любую музыку, кроме рока. Однако появляется хорошая новая песня, ее несколько раз послушаешь, и надоедает. А классика остается навсегда. Ее надо любить, приучать к ней детей, вместо того, чтобы давать им айпады с нелепыми играми.

- После того как 12-летний Иегуди Менухин отыграл три концерта в Берлине, Альберт Эйнштейн воскликнул: "Теперь я знаю – Бог есть!" Эйнштейн очень любил скрипку и даже в Академию наук приходил со своим инструментом. Вы согласны, что классика создает культурную среду?

- Конечно. Но надо воспитывать это с детства. Меня мама всегда водила на концерты, на спектакли, в Русскую драму, в оперу. Если бы я этого не видела с детства, сейчас мне было бы не так интересно. Сегодня иногда приглашаешь человека в филармонию, а он спрашивает: "Это где?"

Классическая музыка плохому не научит. Слушая музыку человек входит в особое состояние, где нет грязи. Слушая ее, ты сам додумываешь слова, рисуешь нежные образы. Классика направляет тебя на правильные рельсы.

- В одном из интервью вы говорили, что мечтаете выступить с концертной программой, в которой постараетесь сыграть не только на скрипке, но и на фортепиано и даже спеть. На какой стадии находятся эти планы?

- На стадии разработки. Всему свое время. Надеюсь, скоро я реализую мечту, к которой шла с детства. Фортепиано не будет. Только вокал и скрипка. С фортепиано у меня уже все давно закончилось - я никогда себя не видела за этим инструментом.

- Но я слышал вашу игру на фортепиано, когда вы играли "В стиле Баха" Кара Караева из фильма "Человек бросает якорь", и это было потрясающе…

- Просто мне очень нравится это произведение. Я просила маму помочь подготовить его, но она сказала: "Не позорь меня!" Тогда я сама подготовилась, и после прослушивания в Большом зале в Баку меня пригласили сыграть на концерте. Тогда мама в зал так и не зашла, стояла в дверях. Это и хорошо, иначе я ни одной ноты от волнения не сыграла бы.

Когда я училась в Москве, тоже нужно было играть на экзаменах на фортепиано, аккомпанировать какому-либо инструменту. Мне это было непривычно - обычно ведь мне аккомпанируют, а тут я должна сидеть за роялем и сама аккомпанировать скрипачам. Но приходилось все это делать.

Фортепианную программу приходилось учить по ночам. Когда я приходила в репетиторий, в консерватории с 11 часов вечера выстраивалась очередь за классами. Под консерваторией есть кафе, и я, стоя в очереди, смотрела на людей, сидящих там, и думала про себя: "Ничего, мой день наступит, я тоже буду там сидеть и смотреть на эту очередь". Я так злилась, понимала, что лучше бы больше времени уделять скрипке, нежели фортепиано, но все-таки фортепиано – важный инструмент.

Для меня, кроме скрипки, все-таки есть инструмент, от одного тембра и звука которого хочется плакать. Это балабан. Я купила балабан, хотела научиться на нем играть, но не получилось. Не вышел из меня ни один звук.

- Вы нередко принимаете участие в концертах по линии Фонда Гейдара Алиева в разных странах, участвовали в Днях Азербайджана в США, Германии, Франции, Италии, Швеции, Швейцарии. Изменяется ли восприятие азербайджанской культуры за рубежом после таких мероприятий?

- Конечно. Очень важно донести нашу музыку до иностранной публики. Мы всегда играем на этих концертах самые красивые произведения азербайджанских композиторов, и все концерты проходят на ура. Не было такого концерта, чтобы в конце публика не встала. Это очень приятно, но очень сложно. Ведь там тебя слышат впервые, и музыку, которую ты играешь, тоже слышат впервые. Слушать азербайджанскую музыку, сыгранную на скрипке, непросто. Но ко мне после каждого концерта обязательно подходят и приглашают вернуться. Нас всегда очень хорошо принимают.

- Говорят, чтобы быть хорошим музыкантом, мало быть просто музыкантом, надо еще талантливо и ярко жить. Это так?

- Надо жить, получая радость от каждого момента, от того, что ты делаешь, от обычных вещей. Видеть красоту – тоже своего рода талант. Думаю, я талантливо живу, потому что делюсь положительными эмоциями с людьми, а если мне нехорошо, то пытаюсь негатив оставить в себе, не портить людям настроение. Каждый день я пытаюсь дарить людям позитивные эмоции и получать эмоции, что-то делая с радостью. Если я знаю, что у меня что-то получится плохо, я просто не буду этого делать. Талант у меня, наверное, только к музыке. Правда, мама говорит, что еще к кулинарии. Я готовлю очень редко, но метко.