Дзержинский, Невский или татаро-монголы в кавказских ущельях?

Голосование в пользу одного из исторических героев России – Феликса Дзержинского или Александра Невского – удивило россиян, проживающих в "провинции", к которой в нашей стране относят чуть ли не 99% всей территории страны. Неужели в Москве больше нечем заняться? Неужто все площади и улицы уже замостили плиткой и застроили каждый свободный метр столичной площади? Нечто похожее я услышал еще лет тридцать пять назад на общем собрании жителей одного из горных осетинских селений, где сам оказался случайно, составив компанию другу отца Батрадзу, коренному жителю тех мест.

Селение назовем условно Фарнкау, что в переводе с осетинского означает "Счастливое поселение", коим оно в большой степени и было, поскольку раскинулось в необычайно красивой горной долине. Многими прекрасностями славилось Фарнкау: необыкновенными горными лугами, живительными источниками, бурными реками, чудными пейзажами скалистых хребтов, ледников, памятниками истории и культуры осетин… Из селения мало кто уезжал в шумный город, пропахший бензином и отходами старейшего в стране металлургического комбината. Все бы хорошо, да не появлялись в горах бюджетные рабочие места, людям приходилось больше надеяться на личные подсобные хозяйства.

В середине 1980-х сельчанам стало жить легче, чем прежде. Исчезли куда-то хрущевские разорительные налоги на яблони, домашних животных и т.д. Горцы рассказывали мне, что за их домашним поголовьем рогатого скота еще при Брежневе следили внимательно, ограничивая на подворье число коров, баранов, коз… А тут, при Горбачеве – разводи, сколько хочешь. Да только сразу сказалась проблема горных пастбищ. Их, в принципе, в долине оказалось немало, но в большинстве своем земля принадлежала овцесовхозу, научно-опытным хозяйствам и еще каким-то важным инстанциям. Сельчанам пастбищ явно не хватало. Но хорошо хоть, что вообще они были, что позволяло небогатым прежде горцам обрасти каким-то достатком.

Однако жизнь все равно отставала от потребностей горцев. Поголовье личного скота росло, а площадь пастбищ сокращалась. Скотоводство – традиционное занятие горных осетин, поскольку кроме картофеля, капусты и свеклы ничего не родила здешняя земля.

И вот сельчане собрались на общее собрание, чтобы решить проблему с пастбищами. По крайней мере, им представлялось, что они начнут обсуждать именно этот насущный вопрос.

Вел собрание председатель сельсовета по имени Тотраз. Он был нашим соседом в селе. У него тоже было подсобное хозяйство, но в отличие от других сельчан, Тотраза еще и тянуло к интеллектуальному труду. Какое-то время он даже работал корреспондентом районной газеты, писал стихи, с интересом изучал историю родного края. Потому сельчане избрали грамотного и романтичного Тотраза председателем сельсовета.

А напротив него жил его троюродный брат Батрадз. Он как раз и был лучшим другом моего отца. И еще он был предприимчивым человеком. Вырос в глубокой бедности в семье дяди, после того как его отец погиб на войне. Но желание жить достойно заставило мальчика научиться с детства зарабатывать деньги. Он перепробовал много занятий, пока не дошел до общепита на соседней туристической базе. При этом Батрадз всегда разводил скот и птицу, его жена работала в доме от зари до зари. Его рогатому скоту тоже, как и другим, не хватало пастбищ.

Тотраз бойко открыл собрание, поговорив несколько минут ни о чем – как и положено на представительных форумах. Затем он перешел к насущным проблемам республики, на что у него ушло еще минут десять. И только после бойких осуждающих выкриков сельчан, он объявил собрание открытым.

- Предлагаю обсудить очень важный для нас всех вопрос! – многообещающе начал он.

Собрание одобрительно загудело – всем не хватало пастбищ.

- Как мы прекрасно знаем, именно в нашем ущелье были остановлены татаро-монгольские полчища в XIII веке нашей эры! – громко выкрикнул Тотраз. - Дальше они не прошли, что позволило спастись остаткам алан, которые смешались с местным населением, дав в итоге наш этнос – осетин. Это великое событие требует установки памятника у въезда в наше селение. Считаю, что это должен быть мемориал – аланы и наши скалы останавливают татаро-монгол! Предлагаю обсудить создание мемориала и набросать примерную смету расходов…

Собрание ответило Тотразу глубоким молчанием. Создалось впечатление, что сельчане перестали понимать родной язык, на котором к ним обращался председатель.

- Э-э-э! Ты давай к делу переходи! – через какое-то время строго загудел оживший зал.

- Так это и есть очень важное дело! – воспротивился Тотраз. – Памятник прославит наше село! Нет подобного на всем Кавказе!

Гул поднялся как на стадионе.

- Тотраз! Ты это серьезно?

- Опомнись, председатель!

- Араки вчера перепил?

- Стойте! Помолчите! Я вижу, что слово просит Батрадз. Он никогда не выступает на собраниях, поэтому я предлагаю послушать его! Батрадз, говори! – схватился председатель за подвернувшийся случай, как за соломинку, он надеялся, что троюродный брат его поддержит.

Но тот выпрямился во весь рост и молча уставился на Тотраза.

- Говори же, Батрадз! – предложил председатель.

- Чего молчишь! Говори! – загудел зал.

Батрадз молчал.

- Нечего сказать – садись, - предложил председатель.

- Нет! Есть, что сказать, - вдруг ожил Батрадз, смотря на троюродного брата. – Тотраз – ты долбанутый на все сто!

И вышел из зала. За ним потянулись все остальные.

Так и закончилось обсуждение мемориала в честь остановки татаро-монгол в горах Осетии. Через несколько лет была разрушена советская страна, на постсоветском пространстве начались странные реформы. Фарнкау, как и другие горные селения, стало пустеть. Число жителей и поголовье скота сократилось. Пастбищами завладели какие-то толстосумы из города, но что с ними делать никто из них не знал. Вдобавок к этому некоторые из новых хозяев земель угодили за решетку. Сельчане, как и раньше, спокойно выгоняли скот на знакомые им луга, однако увеличивать поголовья не могли - не позволял возраст, а их дети давно уже жили в городских многоэтажках, найдя более прибыльное занятие.

И памятника в горном селении никто не поставил. Но из множества общих собраний сельчане хорошо помнят только это. Пошумели, но запомнили. Так и московские власти: предложили обсуждение памятников на Лубянке, открыли голосование – и через десять дней отменили. Ради шума, который запомнится надолго.