Турецкая армия как политическая сила

История взаимоотношений государственных гражданских структур и армии в Турции насчитывает не одно столетие, начиная с тех времен, когда влияние на политику в стране оказывала личная гвардия султана – янычарский корпус. Так, в 1622 году им был свергнут султан Осман II, а в 1808 году было поднято восстание против реформатора армии Махмуда II.

Как отмечает британский эксперт по военно-гражданским вопросам Гарет Дженкинс, особое место армии в турецкой системе управления объясняется тем, что Османская империя сама по себе была военной организацией, прежде чем стать чем-то иным. В особенности это стало актуальным на фоне многочисленных войн, когда из-за потерь мусульманского населения наблюдался рост немусульманского. После начала масштабных военных реформ на рубеже XVIII-XIX веков и разгрома корпуса янычар в 1826 году армия в Турции на некоторое время пришла в упадок, чтобы уже через пару десятилетий, собравшись с силами, предстать в совершенно новом виде.

Так, уже при султане Абдул-Меджиде I (1839-1861) армия была в значительной степени европеизирована, ее стали обучать иностранные инструкторы, а страна была разделена на военные округа (орду). У этой модернизации, однако, были и другая сторона: офицеры, учившиеся за границей, стали активно интересоваться политикой. В 1889 году было организовано общество «Единение и прогресс», в 1908 году совершившее государственный переворот – первый и далеко не последний захват власти военными в Турции в XX веке, в результате которого во главе страны встало инициативное, светски настроенное офицерство.

По свидетельству германского военного эксперта того времени, высшее командование наиболее активно было занято в политических процессах, тогда как офицеры более низкого ранга ими не интересовались. Эта тенденция сохранилась до сих пор. Примечательно, что из высшего командного состава империи вышли и отцы-основатели Турецкой республики – Мустафа Кемаль и Исмет Инёню, а османская идея единства нации и армии активно прививалась в Турции через образовательную систему. До сих пор, по свидетельству бывших турецких солдат-срочников, на армейских политзанятиях оттачивается психологическая готовность к боевым действиям во имя единства страны.

Нужно отметить, что по мере формирования новой политической идентичности в Турции военные сыграли ключевую роль в консолидации общества, когда оно, первоначально не восприняв кемализм (т.е. гражданский и политический национализм), было не в восторге от замены прежней богатой истории европеизмами. По оценке современных российских историков, именно склонный к военному авторитаризму президент Инёню смог вывести Турцию из-под удара в годы Второй мировой войны и укрепить ее позиции в первые послевоенные годы.

Политическое положение армейского руководства в Турции еще более усилилось со вступлением Турции в Североатлантический альянс в 1952 году. Начиная с этого момента и до настоящего времени военные свергли четыре гражданских правительства, а в 1982 году даже ввели новую конституцию, остающуюся в силе до наших дней. При этом каждый раз переход власти к военным различался с точки зрения масштабов поддержки действий армии остальной частью общества, а само положение армии в политике менялась в соответствии с изменениями в сложившихся внутриполитических обстоятельств и никогда не было постоянным.

Изменился и вектор оценки извне роли армии: если в 1960-х западные эксперты указывали на настороженное отношение военных к многопартийности и отстраненность армии от реальной политики, то в середине 1990-х, оценивая те же события, они указывали на армию как на «один из самых вестернизованных институтов», «эффективную группу влияния на пути достижения социально-экономического прогресса», а офицерский корпус рассматривали как «стабильный демократический институт». Прогрессивному настрою армии способствовал и тот факт, что войсковой набор шел в основном из представителей «мелкой буржуазии», которая, по мнению исследователей, была чрезвычайно чувствительна к социальной справедливости.

Таким образом, как моменту слома биполярного мира и формировании новых ориентиров международной политики турецкая армия стала зрелым государственным институтом европейского образца с длительной (около века) традицией влияния на политику страны и ориентирования в ней. Выкристаллизованный в годы правления Кемаля и Инёню офицерский корпус перенял новую идеологию политического национализма и не воспринимал прежнюю идею исламской идентичности.

Кроме того, в ходе событий 1960, 1971 и 1980 годов военные, помимо прочего, выступали в роли медиатора различных общественных течений, а добрые отношения общества и армии в сознании населения были символом стабильности и территориального единства Турции. Военные демонстрировали политическую волю (заключение в 1955 году Багдадского пакта с Ираком и Ираном) и жесткость по отношению к политическим оппонентам: так, после переворота 1960 года свергнутый премьер-министр Аднан Мендерес был повешен.

Гораздо сложнее была внешнеполитическая ситуация. В условиях взаимодействия в рамках НАТО Турция вплоть до 1990-х испытывала доминирование США. На фоне формирования вышеупомянутого многополярного мира Турция начала постепенно освобождаться от американской опеки – в противовес ей наметился сдвиг в сторону мусульманских стран и, соответственно, возрождение старой идеи исламского сближения.

Так, в декабре 1995 году большинство место в парламенте получила исламистская Партия благоденствия, а ее лидер Неджметин Эрбакан через полгода занял премьерское кресло. Военные, имевшие сильные позиции в национальном Совете безопасности, уже в феврале 1997 года открыто выступили против установившегося режима, в результате чего через четыре месяца Эрбакан потерял свой пост, а на партию наложили запрет. Примечательно, что в этом же году, по некоторым данным, на командующего сухопутными силами Хюсейна Кыврыкоглу (в 1998-2002 годах он возглавлял турецкий Генштаб) во время учений на Северном Кипре было совершено покушение.

Однако уже в 2002 году к власти пришла сменившая Партию благоденствия Партия справедливости и развития во главе с последователями Эрбакана Реджепом Эрдоганом и Абдулой Гюлем. Начальником Генштаба был назначен не поддерживаемый большинством офицерского корпуса Хильми Ёзкёк, считавшийся убежденным мусульманином. Во время его нахождения в должности (2002-2006) активно выдвигались предположения, что армия уходит из политики.

Очередную попытку склонить чашу весов к прежнему положению осуществил генерал Яшар Бююканыт – начальник Генштаба с 2006 по 2008 годах., заявивший, что армия может снова вмешаться в политику для поддержания светского строя. Более того – в 2007 году оппозиционные партии при поддержке Бююканыта принудили Абдулу Гюля снять свою кандидатуру с президентских выборов. Правящая партия ответила в 2011-2012 годах арестами антиправительственно настроенных офицеров, а также офицеров, участвовавших в смещении Эрбокана, что вызвало активный протест Ишика Кошанера (главы Генштаба в 2010-2011 гг.), впоследствии также арестованного.

Внутриполитические дела при этом налагали заметный отпечаток на внешнюю политику: сближение Турции с Ираном автоматически означало конфликт с традиционным союзником Турции на Ближнем Востоке – Израилем, в адрес которого Эрдоган выступил с резкой критикой еще летом 2006 г. Обострение отношений с Тель-Авивом, как известно, ознаменовалось выдворением израильского посла из Анкары в сентябре 2011 году.

Подобное положение дел заметно усложняет не только и не столько турецкую, сколько американскую стратегию. В сложившихся обстоятельствах США неминуемо придется действовать с оглядкой на армию Турции, которая по-прежнему представляет собой значительную политическую силу. Тем более что перед глазами американского руководства на рубеже 2010-2011 годов в Израиле разыгрался скандал, когда армия пыталась поставить на пост начальника Генштаба своего ставленника в обход мнения политического руководства страны, что подняло вопрос о взаимодействии гражданских и военных институтов в стране. Еще одна сложность заключается в том, чем США готовы поступиться – позицией политического руководства Турции или позицией военных элит, чтобы, таким образом, сохранить нужный им баланс сил во всем регионе.

Что касается собственно армейского руководства, то, очевидно, оно осознает, что геополитический выбор США при прочих равных качнется не в сторону Израиля, а в сторону Турции, что дает военным дополнительный козырь и пространство для политического маневра.

Турецкое руководство, стремящееся лавировать между своими обязательствами по Альянсу и собственными интересами, стремится утвердиться в регионе как «жесткая» сила, что ведет к разрыву с Израилем. С другой стороны, Эрдоган, понимая важность геостратегического треугольника Южный Кавказ – Передняя Азия – Ближний Восток, не может не принимать во внимание интересы Ирана и России. Помимо этого, масла в огонь подливают и развивающиеся события в Сирии, что придает турецкой армии дополнительное значение. Все это заставляет турецкого премьера, несмотря на неприязнь к армейской верхушке, считаться с мнением военного истеблишмента, который, как и в османские времена, не теряет своего значения в качестве политической силы.