Ситуация вокруг Ирана изменится

Россия, как и другие страны, выступает против возможности создания ядерного оружия в Иране. Но вопрос заключается в том, каким образом достичь этой цели. По уже десятилетнему опыту "борьбы" с Ираном по этому вопросу наметились три направления деятельности. Первое - мирный дипломатический переговорный процесс, который идет уже очень давно. Второе - санкционные меры, которые официально именно в отношении ядерной программы были первый раз введены в 2006 году. После этого Совет безопасности принял еще пять резолюций, три из которых (то есть, всего четыре) содержали санкционные меры против Ирана. Третье направление - силовое. Если партнеры России по шестерке (США, Великобритания, Франция и Германия) не исключают силового решения, то Россия и Китай категорически выступают против такого пути. Более того, Россия и Китай также выступают против ужесточения санкций сверх того, что было в последних резолюциях Совбеза ООН по Ирану. Здесь, собственно, главное отличие в тактике решения иранской ядерной проблемы. Если в стратегии разногласий ни у кого нет, то в тактике разногласия существуют. На сегодняшний день переговорный путь, а также санкционный дают какой-то лучик надежды на то, что проблема все-таки будет сдвинута с мертвой точки, в которой сейчас она пока находится. Я, например, считаю, что сочетание переговоров, пусть даже длительных и трудных, с санкционными мерами может привести к определенным положительным результатам. И обратный процесс: если при переговорном процессе Иран пойдет на определенные уступки, то, соответственно, его оппоненты должны сделать шаг навстречу Ирану. Здесь знаменитый план министра иностранных дел России Лаврова «step by step» может при обоюдном желании сторон привести к успеху.

Взгляды членов "шестерки" на то, как достигнуть безопасного и мирного разрешения ядерной проблемы Ирана без привлечения военного аспекта, разнятся в тактическом плане. Когда министр Лавров предложил свой «step by step»-подход, США навряд ли могли с ним не согласиться, потому что уровень недоверия между сторонами слишком велик, а история недопонимания и нечестности столь велика, что мы должны начать с каких-то небольших шагов, чтобы выстроить доверие, которое необходимо для шагов больших. Дебаты по плану Лаврова идут скорее о том, каким же должен быть этот первый шаг, а не о самом принципе пошагового подхода. Здесь у нас есть определенные преимущества по сравнению с другими проблемами ядерного нераспространения, с которыми приходится сталкиваться мировому сообществу. В отличие от Северной Кореи, которая говорит, что хочет и имеет право обладать ядерным оружием, в этом случае мы имеем дело со страной, которая подписала договор о нераспространении и отрицает свой интерес к ядерному оружию. Мы имеем дело с религиозным режимом, который недавно еще раз повторил, что даже само желание создать ядерное оружие было бы тяжелым грехом и противоречило бы их религии. Так что у нас есть то преимущество, что хотя бы с виду все согласны, что Иран с ядерным оружием - это не то, что кто-либо хотел бы получить. Так что мы можем сосредоточиться на том, чтобы Иран убедил международное сообщество в том, что он, в соответствии с договором, не пытается создать ядерное оружие.

Американо-иранские отношения имеют долгую историю, и в том числе диалога по ядерным вопросам. Он далеко не всегда был таким антагонистичным. Помимо взаимодействия в гражданской атомной энергетике между Ираном и США, Иран в свое время участвовал в ядерном испытании США в качестве наблюдателя. Поэтому, история помнит разные формы взаимодействия между Ираном и США, и, на мой взгляд, два ключевых понятия необходимо иметь в виду, когда мы говорим о возможности урегулирования кризиса.

Первое – это, безусловно, доверие. И это то, над чем необходимо работать. Проект по поставке ядерного топлива для Тегеранского исследовательского реактора, так называемый TRR Deal был крайне привлекательным проектом для всех сторон. Но внутриполитическая обстановка в Иране крайне тяжелая для того, чтобы какой-либо компромисс мог быть принят.

Второй важный элемент, когда мы говорим об урегулировании кризиса – это взаимность. Потому что доверия нет не только к Ирану, но и у Ирана нет доверия к странам «шестерки», к пяти постоянным членам Совета безопасности и Германии. Поэтому взаимность важна. И, к сожалению, на более раннем этапе урегулирования кризиса, с начала 2000-х до середины 2000-х, на столе переговоров был целый ряд предложений, которые не были реализованы не по вине Ирана. Поэтому взаимность крайне важна, и на мой взгляд, к сожалению, сегодня она невозможна не только со стороны Ирана по причинам, которые я обозначил, но и со стороны Соединенных Штатов. В период президентской кампании крайне тяжело будет демократической администрации принять какой-либо компромисс в рамках диалога с Ираном. Главное сегодня – это сохранить диалог и его преемственность с тем, чтобы он не заглох накануне американских выборов, а затем и президентских выборов в Иране. Крайне важно поддерживать диалог, по возможности даже развивать его и по другим каналам, по другим направлениям с тем пониманием, что на реальный прогресс в урегулировании кризиса мы вряд ли сможем выйти ранее, чем через 12-15 месяцев, когда и в США, и в Иране пройдут президентские выборы. До этого, учитывая обстановку в обеих столицах (а Иран и США являются ключевыми переговорщиками в рамках формата «5+1 и Иран») вряд ли возможен прогресс.

Есть консенсус по поводу того, что доверие является проблемой, взаимность в достижении компромисса тоже является проблемой. Говорить лучше, чем сражаться. Но если беседы позволяют продолжать обогащать уран, в тайне продолжать работы по созданию ядерного оружия без адекватного мониторинга и инспекции переговоры приведут к провалу. Декабрь 2010 года в Женеве, 2011 год в Стамбуле, Багдадские переговоры в мае этого года – это некий набор накопленных неудач на самом деле. И эти неудачи совпадают с закрытием возможностей для Израиля, где он мог бы нанести удар по 300 ядерным площадкам. Я подозреваю, что эти переговоры не являются плодотворными с точки зрения увеличения уровня доверия. Переговоры необходимы для того, чтобы пять членов Совета безопасности и Германия были вместе, чтобы у них был консенсус и единая позиция, но вероятность того, что эти договоры дадут результат, очень небольшая.

Не надо упрощать технологическую сложность процесса обогащения. Мне буквально на прошлой неделе довелось участвовать в совместной встрече представителей ведущих европейских обогатительных корпораций URENCO и AREVA. И представитель URENCO сделал здравый комментарий: посмотрите, например, у США работа над так называемым проектом американской центрифуги ведется уже ни одно десятилетие при колоссальном количестве вовлеченных экспертов, при финансовой, в том числе, поддержке со стороны правительства, но до сих пор США при всей технологической развитости, в том числе в области ядерного топливного цикла, не смогли эту технологию освоить. Иран ведет работы как минимум уже более 10 лет. И так же прогресса, при котором можно сказать, что Иран достиг самодостаточности в области обогащения до 90%, по-прежнему нет. При обогащении до более высоких уровней урана Иран столкнется с дополнительными технологическими сложностями. Тегеран нарушал свои обязательства по Соглашению о гарантиях МАГАТЭ, но не стоит упрощать вопрос степени близости Ирана к технологической возможности создания ядерного оружия.

У нас есть время для того, чтобы вести диалог, но разговоры ради разговоров нам не нужны. Должна быть поставлена конкретная цель и к ней надо стремиться. Для этого важно, чтобы и со стороны «5+1» были творческие предложения. Предложение по Тегеранскому исследовательскому реактору было очень прорывным и очень привлекательным. Нам нужны подобные свежие идеи, за счет чего можно убедить Иран пойти на технологическое сотрудничество. Таких свежих идей со стороны «шестерки» не хватает так же, как не хватает уровня координации между пятью постоянными членами Совета безопасности и Германии.

Речь не идет о сворачивании ядерной программы, потому что Россия и Китай придерживаются позиций, что в Иране велись разработки двойного назначения, но официальная российская позиция, что нет данных, что Иран создает ядерное оружие. Что касается ядерного топливного цикла, действительно, резолюция Совета безопасности ООН призывает Иран к приостановке обогащения. На мой взгляд, требования нереалистичны. В Иране, мне время от времени удается общаться с представителями разных политических спектров, никто из них не готов согласиться на приостановку обогащения. Для них это вопрос внутриполитический, вопрос престижа и так далее. 

Все-таки главное – это внутреннее положение в самом Иране. Я имею в виду и внутриполитическое и экономическое положение. В Иране идет жесткая борьба в руководящей элите. Противопоставлены две точки зрения: точка зрения духовного лидера аятоллы Хаменеи и точка зрения президента Ахмадинежада. Президент и его команда потерпели поражение на выборах в парламент. Но идеи, которыми руководствуется Ахмадинежад, никуда не исчезли, то есть борьба продолжается. И она будет продолжаться до выборов нового президента, которого сформирует новый кабинет. По всей вероятности, этот кабинет и этот президент будет близок к нынешнему лидеру аятолле Хаменеи. Это будет важный момент для решения иранской ядерной проблемы.

Второе – экономика. Иранцы пошли в этом году на переговоры в разных форматах – и по линии Иран-МАГАТЭ, и по линии Иран-«шестерка», это прямое воздействие тех санкций, которые были введены против Ирана как в рамках резолюции Совета безопасности ООН, так и односторонних санкций США, Евросоюза и многих других стран. Хочу обратить внимание на два направления санкционной деятельности против Ирана. Первое – это санкции в сфере банковской системы. Я как иранист могу сказать, что это действительно был сильнейший удар по Ирану, и это воздействие продолжается. Иран практически не в состоянии получать ни инвестиции, ни плату за свою нефть. Следующие важные санкции, которые ввели многие компании, - это запрет на страховку нефтяных танкеров. Это тоже доставляет много хлопот иранскому руководству. Я уже не говорю о введении Евросоюзом нефтяного эмбарго против Ирана. Кстати, это нефтяное эмбарго практически еще не введено, оно будет введено после 1 июля. Но уже после объявления в декабре прошлого года возможности введения санкций, договор был заключен в январе, что произошло в иранской валютой? Если в ноябре 1 доллар в Иране стоил приблизительно 11 тысяч реалов, то буквально через 3-4 месяца, то есть к апрелю этого года, стоимость доллара стала 20 тысяч реалов. Это соответственно потянуло за собой многие-многие иранские проблемы. Более того, постепенное сокращение закупок нефти у Ирана, в том числе у таких стран, которые традиционно закупали много нефти, я имею в виду Южную Корею, Японию и даже Индию и Китай, которые в разной степени сократили закупки нефти, привело к тому, что уровень добычи нефти постоянно падает. Сейчас он находится, по данным Международного энергетического агентства, на уровне 3,5 млн баррелей в сутки, а буквально несколько месяцев назад Иран производил 4-4,5 млн баррелей. Соответственно, снижение производства добычи нефти ведет к социальным процессам, поскольку увеличивается безработица и прочее-прочее.

Несмотря на то, что в Иране пропагандисты на всех уровнях твердят, что санкции стимулируют развитие внутренних экономических процессов, все же часто высокопоставленные иранские экономисты и министры заявляют, что санкции действуют. И даже в Меджлисе был поставлен вопрос о воздействии этих санкций. То есть Иран просто экономически вынужден пойти на то, чтобы сделать все возможное, чтобы эти три направления санкций – банковские, страховые и нефтяные – были если бы не сразу прекращены, то хотя бы сглажены и уровень их был снижен. Это может привести к каким-то компромиссам на переговорах. Да, Иран обманывал, Иран тянул время, Иран делал все возможное, чтобы каким-то образом достичь того момента, когда уже какие-то санкции или что-то будут напрасны. Правильно. Но сейчас у нас есть шанс для того, чтобы заставить Иран выполнять требования резолюций как Совета безопасности ООН, так и МАГАТЭ.

Выборная кампания в США может повлиять на восприятие новым президентом США Ирана, и выборы в Иране. До выборов в Соединенных Штатах вопрос о силовом решении стоять просто не может. Но уже после, если тот переговорный процесс, который сейчас идет, зайдет в тупик, боюсь, что тогда Израиль и новая администрация США могут перейти и к более жестким мерам в отношении Ирана. В Тегеране это понимают. Просвет, который наметился в переговорах, говорит как раз об этом. Санкции действуют, и у Ирана появилось понимание того, что надо этот вопрос решать. Но, мне кажется, до выборов в Иране и формирования нового правительства, главным оппонентам Ирана (Израилю и США) спешить не надо. Внутриполитическая ситуация в Иране может измениться, и новое правительство, новый президент могут пойти на определенные уступки в интересах самого же Ирана. Пока же внутриполитическая борьба затрагивает иранскую ядерную программу - каждая из группировок готова была бы смягчить свою позицию на переговорах, но другая группировка, противоположная, не дает этого сделать, поскольку заявляет о том, что это будет предательство интересов иранского народа. Такая раздвоенность в высших эшелонах иранской власти продолжится до президентских выборов. После того, как будет сформировано новое правительство, и в зависимости от того, как будет проходить начавшийся недавно процесс переговоров, можно будет решать, какие средства применять к Ирану. То ли вспомнить план «step-by-step» российского министра, то ли действовать более решительно как в экономическом санкционном плане, так и даже силовыми методами.