Ходжалы глазами очевидцев: "Двое моих детей и жена умерли от обморожения, сердце одной из моих девочек разорвалось от страха"

Ходжалинский геноцид, учиненный армянскими националистами в конце XX века, стал одним из тягчайших преступлений против человечности. Ходжалинцы стали жертвами воевавших против Азербайджанской Республики националистических незаконных вооруженных формирований, нанявших себе в подмогу, в частности, второй батальон бывшего советского мотострелкового 366-го полка под командованием Сейрана Оганяна. В развязывании и затягивании карабахского конфликта были задействованы и внешние силы. При этом и в Армении, и среди армян диаспоры сегодня немало людей, осуждающих геноцид азербайджанцев в Ходжалы. См. Ваагн Карапетян: "Молю Бога, чтобы Ходжалинский геноцид стал последним в истории нашей планеты".

К сожалению, это не единственный пример в мировой истории, когда люди под влиянием абсурдных националистических идей, ставя одну нацию выше другой/других, превращаются в нелюдей. Возможно, распространение документальных свидетельств о противозаконных деяниях, поможет предотвратить новые зверства. "Вестник Кавказа" предлагает ознакомиться с главами из книги "Ходжалы глазами очевидцев", ставшей ценным ресурсом для исследования геноцида и донесения правды о нем до мирового сообщества. У каждого из выживших ходжалинцев своя история.

Гаръягды Гулиев: "Из семи детей, четыре дня погибавших от холода и голода в лесу, золовка сумела спасти лишь мою дочурку"

Морозная февральская пора уже собиралась уступить свои права весне. В то время город был словно окутан предвкушением грядущей весны – поры любви, мечтаний и надежд. Но судьба распорядилась иначе. Никто и представить не мог, что холодной февральской ночью станет жертвой зловещих планов, вынашиваемых хитрыми, подлыми и коварными оккупантами. Солнце закатилось, и время словно застыло, мечты были разрушены… Ходжалы стал землей, где человечность захлебнулась кровью…

Совесть мучает меня за то, что я жив

В феврале каждого года боль Ходжалы терзает сердце так, словно все было вчера. Свидетель чудовищного акта геноцида – почти 80-летний Гаръягды Гулиев мучается тем, что выжил той ночью. Ныне он проживает в поселке для вынужденных переселенцев в Геранбое. На склоне лет мужчина не может найти себе покоя, думая о той роковой ночи, говорит, что рана на сердце не зарубцуется и в могиле…

– У меня была большая, счастливая семья, я был отцом двоих сыновей и троих дочерей. Работал в совхозе. 25 февраля я вышел в ночную смену, как вдруг послышался грохот военной техники в верхней части Ходжалы. Подумалось, что это учения. Всюду были посты. Наш дом находился неподалеку от аэропорта. Внезапно на город посыпался град пуль и снарядов. Дома турков‐месхетинцев рухнули, люди бросились врассыпную.

Поняв, что положение дел усугубляется, я кинулся домой. Ребята ждали меня. Сестра моей жены Сядагят с тремя детьми были у нас. Одевшись, мы вышли из дому. Оккупанты уже перекрыли дорогу в Аскеран, поэтому мы направились к ближайшей горе. Перейдя реку, добрались до леса. Взяли направление на Кятик. Здесь было около 500 человек. Нам сообщили, что оккупанты устроили засаду наверху, поэтому пришлось сменить направление. На подходе к селу Дехраз нас обстреляли. Многие из наших погибли. Мы укрылись в лесу. Дети мерзли от холода. Кто‐то знал дорогу в агдамское село Гюлаблы. Последовав за ним, мы продолжили путь.

Я не мог бросить раненого брата в лесу

Мой брат Таир (1956 года рождения) проходил службу в армии. Он получил ранение и среди ночи еле дошел до нас, истекая кровью. Мы продолжили путь вместе. Таир потерял много крови и не мог идти, он молил оставить его и уходить. Но я не мог так поступить, как же бросить раненого брата на верную смерть?! Я сказал родным, чтобы они шли с остальными, а мы потихоньку догоним их. Нам пришлось остаться с братом в лесу. Вынув из кармана блокнот, собрав веточки орешника, я кое‐как развел костер. Таиру немного полегчало. Но он вновь и вновь повторял – оставь меня здесь, спасай детей от рук этих дикарей. Я, разумеется, не согласился. Подняв его, я пустился в путь, но так и не нашел своих, видимо, они пошли в другом направлении. 3 дня мы провели в лесу.

28 февраля мы вышли к селу Дехраз. Глянув сверху, я приметил следы колес, пройдя по которым, мы дошли до Гюлаблы. Мой младший брат Гарсалан жил в Агдаме. Он тоже пришел в Гюлаблы. Я справился о своих, но он ответил, что они так и не дошли. Поручив ему Таира, я решил вернуться и отыскать семью. Брат просил меня не делать этого, мол, погибнешь. Я ответил, что, если моя семья в плену, то и мне следует быть там. Оказывается, моя семья в это время была не в плену, а в Божьей обители…

Шестеро уснули вечным сном, превратившись в памятники изо льда

Выбравшихся из леса все не было и не было. Я рыдал как младенец. При виде в Гюлаблы моей дочери Шахлы и ее тети Сядагят, в душе мелькнула надежда. "Мои живы", – тут же пронеслось в голове. Когда дочь со слезами на глазах рассказала о четырехдневных скитаниях по лесу и выпавших на их долю ужасах, отчаяние охватило меня. Я был шокирован, рассудок мой, словно, помутнел…

Оказывается, расставшись со мной, моя семья, золовка и трое ее детей попали в засаду. Многих женщин из их группы убили. Крики несчастных людей, кровь, текущая по снегу рекой, до смерти испугали мою 14‐летнюю дочку Равану, сердце девочки разорвалось от страха и ужаса. Жена похоронила ее в снегу. Люди бросились врассыпную.

Супруга и золовка с детьми укрылись в лесу. С ними были мои родственники из соседнего села. Дядя Рашид, видя погибающих на морозе женщин и детей, велел своему младшему сыну сдаться, сказав им, чтобы подобрали гибнущих в лесу людей. Он надеялся, что пленников потом обменяют. Сын не ослушался отца, сдался в плен. Его так избили, что он не сумел вымолвить и слова. Очнувшись, понял, что находится на ферме вместе с остальными пленниками. Он рассказал обо всем оккупантам, но те, пообещав забрать людей из лесу, так и не пошли туда…

Несчастные путники, брошенные в заснеженном лесу на произвол судьбы, отчаянно боролись за жизнь. Моя жена Сара прижала 11-летнюю Нурану и 7‐летнего Шукюра к груди, чтобы как‐то обогреть их, но вскоре все они погибли на морозе, превратившись в памятники изо льда. Не вынесли мучений и трое детей моей золовки (девочки 12, 7 и 4 лет). Смерть детей – неизбывное материнское горе, что может быть ужаснее?!

Моей 16‐летней дочке Шахле удалось выжить в этом кошмаре. Вместе с золовкой они из последних сил брели по лесу в надежде спастись. Решив, что живых уже не осталось, оккупанты сняли оцепление. Так, Сядагят с Шахлой выбрались из леса, благополучно добравшись до Гюлаблы. Горе утраты и по сей день отдается болью в сердце. Я спас брата, потеряв троих детей и жену. Таир вылечился, но, узнав о моей семейной трагедии, счел себя ее виновником. Он умер от душевных терзаний спустя три месяца, в мае…