Почему в России не прижилась западная толерантность

Вопрос отношения к мигрантам в России, ставший головной болью и для общества, и для власти, и для самих мигрантов, эксперты считают составной частью проблемы национализма вообще.

"Мы сталкиваемся с этой проблемой и видим, что ни общество, ни элита, ни государство не имеют внятной стратегии. Так мы будем двигаться к антирусскому, антироссийскому тренду, к тренду, разрушительному для нашей страны, - считает политолог, один из руководителей Совета по внешней и оборонной политике Сергей Караганов. - Я бы объявил любой национализм — татарский, ингушский, украинский, русский — преступлением против народа, и ввел бы соответствующую кару за пропаганду такого национализма. Это действительно преступление против корневых, базовых ценностей, на которых строилась Россия. Россия строилась одновременно как букет и тигель наций. Это тысячелетняя история. Именно поэтому мы выжили. Если мы это будем разрушать, то нам конец".

По мнению Караганова, "проблема заключается в том, что, заблудившись окончательно в четырех соснах, мы пытаемся построить патриотизм на национализме, причем в ситуации, когда значительная часть и элита населения непатриотичны. Тогда мы можем "сливать" страну второй раз за 25 лет. В 1991 году мы получили развал страны при гораздо более низком уровне национализма, но благодаря преступной политике коммунистического режима, разделившему страну по национальному признаку, который был категорически противопоказан тысячелетней историей русской державы. Тогда уровень национализма был гораздо ниже. Если мы получим его сейчас, то мы получим развал страны по всем направлениям".

Причины происходящего попыталась объяснить руководитель Центра исследования межнациональных отношений Института социологии РАН Леокадия Дробижева: "Россия стала второй после Соединенных Штатов по числу принимаемых мигрантов и межкультурных контактов. Этот приток был быстрым и он не всегда вызывал принятие населения, понимание населения. Сейчас люди говорят, что испытывают раздражение от того, что контактируют с людьми другой национальности. Мне страшно даже повторить эту цифру, но она фигурирует не только у нас, в исследованиях Института социологии, но в исследованиях Левада-центра. Более 60% говорят, что они испытывают раздражение, и это, конечно, реальная проблема".

Как заявила Дробижева, "обостряя ситуацию, что этот вопрос становится проблемой безопасности страны, и "русский марш" этого года это подтвердил. Потому что это не просто вопрос отношения к другим, людям другой этнической принадлежности или культуры, но это вопрос самосознания большинства и настроения большинства, и как оно будет реагировать на новые вызовы - это вопрос безопасности, это вопрос государственного устройства страны. Мы, занимаясь этими проблемами, видим, как меняется отношение людей к принципам государственного устройства. У нас по конституции Россия - общий дом для разных народов, многонациональная страна. Мы задаем людям вопрос: "Согласны ли вы с тем, что Россия многонациональная и все люди разных национальностей имеют равные права?". В 1994 году 65% отвечали "да," а сейчас - 41-42%. Сейчас говорят о том, русское большинство должно иметь особые права. А в республиках, наоборот другие тенденции. Там 80-90% не только, скажем, татар, не только башкир, не только якутов, но и русских там, в республиках, говорят: "Нет, все национальности равны и Россия общий дом"".

Примем, по данным Дробижевой, "старшее поколение все еще живет в ситуации советских представлений и они не позволяют себе сказать, что Россия не одинакова для всех, что не все равны, а у тех, кто пережил эту драматическую ситуацию 1990-х, самое тревожное поколение. Но даже те люди считают неприличным говорить, что мы не равны. Об этом говорит молодежь".

По мнению профессора РГГУ Людмилы Адиловой, "произошел некий разрыв между теоретическим уровнем восприятия самой идеи толерантности и практическим воплощением в России, в Европе, в США, везде. Модель проектируемой толерантности, которая целенаправленно внедрялась у нас в России, не была воспринята, потому что она пересаживалась на чуждую почву. У нас совершенно другая была культурная традиция, у нас совершенно другие были политические, социальные практики, и вот эта модель проектируемой толерантности, она у нас не прижилась. В Казахстане она прижилась по двум основным причинам - она осуществлялась целенаправленно и на теоретическом, и на практическом уровне. Казахстан, если отталкиваться от тех советских практик, как бы был лабораторией дружбы народов".

Казахстанская модель, по словам Адиловой, "целенаправленно поэтапно внедрялась в практику с учетом советского позитивного опыта формирования единого социального и национального пространства. Чтобы сплотить казахстанский народ, были продуманы структуры формирования казахстанской идентичности, не казахской, а казахстанской идентичности, где казаки, русские, украинцы, уйгуры и так далее, представители многонационального и многоконфессионального народа Казахстана, сливались в единую общность казахстанцев.
А нам практических механизмов реализации проектируемой на Западе толерантности не предложили. Поэтому сегодня происходит полный разрыв между теоретическим дискурсом и практикой применения этих идей".