САНДРО И МАДОННА МУРИЛЬО

Читать на сайте Вестник Кавказа

Два с половиной года назад, во время очередного обострения российско-грузинских межгосударственных отношений прошел слух о том, что в Тбилиси думают о перезахоронении Александра Грибоедова, прах которого находится в пантеоне писателей и общественных деятелей Грузии. Его могила на горе Мтацминда самая заметная – имя и годы жизни поэта-дипломата выбиты на камне по-русски, а на надгробье, обняв крест, плачет бронзовая девушка:

Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя.

Противники нахождения праха в Мтацминдском пантеоне исходили из того, что Грибоедов был гениальным русским поэтом, видным дипломатом Российской империи, но он не был грузинским общественным деятелем. «Распространение подобных слухов — провокация, направленная на дискредитацию имиджа Грузии в глазах мирового сообщества», — заявила тогдашний спикер парламента Нино Бурджанадзе на брифинге у фрески с изображением царя Давида Агмашенебели. «Еще в XI веке этот великий грузинский царь был образцом толерантности и веротерпимости, и грузинский народ никогда не нарушал традиции своих предков», - пояснила спикер выбор места для проведения брифинга.
Все улеглось, но в Москве еще долго язвили по поводу того, что в Тбилиси Грибоедова приписали к агентам влияния оккупационного режима. Прах в пантеоне, конечно, оставили, и дело здесь не в борьбе грузинских властей за позитивный имидж. История пребывания Грибоедова в Грузии это красивая история любви, которую в Тбилиси вам расскажет каждый.

На дипломатической работе в Тифлисе Грибоевдов оказался в возрасте 27 лет. Среди рафинированных москвичей и петербуржцев, отправлявшихся на Кавказ, бытовало мнение о дикости туземцев. Грибоедов был далек от предрассудков, но все-таки «прибился» к дому своего тезки Александра Чавчавадзе. Гениальный грузинский поэт и переводчик родился и долгое время жил в Петербурге, говорил по-русски, по-грузински, по-французски, по-немецки, на фарси. Двери его дома в Тифлисе всегда были открыты. «Всякий русский, занесенный на чужбину, дышал у него родным воздухом, всякий грузин шел к нему с душою нараспашку. Тут они встречались и научались понимать и любить друг друга… Князь был не только прекрасным толмачом между двумя объединившимися политически (но дотоле совершенно чуждыми одна другой и по языку и по своей истории) национальностями, но и живым проводником их полного слияния», - утверждали современники.

Дом Чавчавадзевых (как называли княжескую чету русские) стал родным для Грибоедова. Князь был старше Сандро (как называли Грибоедова грузины) всего на девять лет. Они часами говорили о политике, о литературе, а «под ногами» вертелась маленькая дочка Чавчавадзе – Нино. Грибоедов сделался для нее чем-то вроде репетитора – они играли на фортепьяно, болтали по-французски…

Он понял, что влюбился, когда ей было 15 лет. Все произошло молниеносно. Они обедали в доме общих друзей. Сидя за столом напротив Нино, Грибоедов вдруг «прозрел». Он тут же вскочил и выпалил по-французски: «Пойдемте со мной! Мне нужно что-то Вам сказать!»
Сцену признания в письме к другу Грибоедов описывает страстно: «Щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее. Она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее… повис у ней на губах во всю ночь и весь день…»
Правда, когда дело дошло до свадьбы, Грибоедов в письмах к друзьям выглядит более циничным: «По возвращении из действующего отряда в Тифлис я занемог желтою лихорадкою. К 22-му получил облегчение, Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился». Возможно, такая краткость объясняется тяжелым реабилитационным периодом, а может быть наоборот – счастливым медовым месяцем. Их обвенчали в самом конце лета 1828 года в Сионском соборе. Вроде бы Грибоедов не смог унять дрожь в руках и выронил обручальное кольцо…

Может показаться, что это была мимолетная страсть или пиар российско-грузинского единения, площадкой для которого уже давно стало дом князя Чавчавадзе. Грибоедову было 33 года, Нино не было и 16. Она относилась к нему как ученица к учителю, он, восхищаясь ее красотой, называл ее не иначе как Мадонной Мурильо. Они прожили вместе всего полгода… И все же, скорее всего, это была любовь…

…Он собирался в Тегеран всего на месяц. Она, находясь на пятом месяце беременности, ни в какую не хотела оставаться дома. Нашли компромисс – Нино осталась в Тебризе. Хоть в этом городе, по преданию, и находился библейский Эдем, жизнь там была далека от райской. Нино - открытую, коммуникабельную, слишком юную для своего статуса - тяготила паранджа, которую приходилось надевать, выходя из дома. «Всего месяц!», - успокаивала она себя. Он писал. Писал о любви. Страстно. Искренне. И вдруг: «Нина, ангел мой! Я чувствую, я знаю – мне не вернуться. Прошу тебя, не оставляй костей моих в Персии. Похорони меня в Тифлисе, в монастыре Давида. Прощай!»*

Потом писем не стало… Ей объясняли это разбитыми персидскими дорогами, несовершенством работы местной почты… Ее уговаривали вернуться в Тифлис и там ждать его… Никто не решался сказать ей правду о том, что случилось 30 января 1829 года в здании русской миссии в Тегеране. Все понимали, что правда может убить ее.

Близким удалось-таки уговорить Нино вернуться в Тифлис, где о чудовищной гибели Грибоедова ей проболталась родственница. Сутки Нино билась в истерике, а на вторые родила недоношенного ребенка. Мальчик прожил всего несколько часов. Его окрестили Александром - в честь отца. В 16 лет она похоронила сына и мужа практически одновременно и дала обет безбрачия.

Оставшуюся жизнь она посвятила родственникам, их детям. Все это время на нее заглядывались мужчины – знатные, богатые. «Нине Александровне было тогда 42 года, но по наружности своей она замечательно сохранилась и казалась далеко моложе своих лет… Росту она была немного выше среднего… Всем ансамблем своей личности она производила такое впечатление, что лучшего сравнения ее, как то сделал сам Грибоедов, с мадонной Мурильо, нельзя было приискать», - писали современники.

Говорили, в манерах ее не было суетливости, приторности и сентиментальности, «свойственных огорченным вдовушкам». Она и не впадала в депрессию. Она ждала. Ждала почти три десятка лет. Нино умерла летом 1857 года от холеры и вроде бы шептала в агонии: «Погоди, я очень скоро приду к тебе. Я исстрадалась без тебя. Это не я, а моя тень бродила по земле, душа и сердце были там, с тобой. Сколько я мечтала о смерти, и вот она пришла. Мы скоро свидимся, свидимся... И навеки будем вместе…»

Как и завещала Нино, ее похоронили рядом с Грибоедовым. В том самом пантеоне, который сегодня стал предметом политических дрязг.

* Говорили, что Грибоедов действительно предчувствовал свою смерть, будучи посвященным в тайные знания то ли масонов, то ли и зороастийцев, то ли и тех, и других. Есть и более экзотические версии - Юрий Терапиано, увлекавшийся зороастризмом и восточной мистикой, утверждал: «Еще во время своего первого приезда в Персию Грибоедов обратил на себя внимание маздеистов. Он был человеком, исключительно одаренным в духовной области, и должен был во что бы то ни стало пойти этим путем… У маздеистов есть свои особые способы: при помощи некоторых средств можно на время вызвать в человеке искусственную гениальность. Только одного нельзя сделать — удержать это состояние навсегда. Грибоедов дал согласие на такой опыт — и видел во сне план своей будущей комедии, которая стала потом знаменитой в России. Но, написав ее, он окончательно исчерпал себя как писатель и больше не мог написать ничего такого же замечательного…. Несколько лет еще он колебался, но, наконец, понял свой путь. Даже любовь к жене больше его не удерживала. Он порвал цепи и под другим именем долго еще жил в среде зороастрийцев, никем не тревожимый, никем не узнанный. В Персии легко осуществляются такие вещи, как подмена трупа. О мятеже знали заранее, и все было подготовлено. Изрубленное и нарочно изуродованное тело опознали потом по искалеченной руке, но дальше эта история не имеет уже интереса».
На самом деле, это уже совсем другая история, а скорее, просто красивая восточная сказка.