Пропаганда или искусство

Не только в заголовке этой темы, но и в умах большого количества людей бытует странное общее представление о предмете. Когда люди говорят, в частности, применительно к «Августу 2008 года» это пропаганда, я каждый раз задаю один и тот же вопрос: «Скажите, а когда вы говорите слово пропаганда, вы что имеете в виду?» «Вы пропагандируете какие-то идеи, транслируемые государством». Я говорю: «А где, в какой момент вы увидели, что я транслирую идеи государства?» Если это мои личные идеи, это пропаганда или нет? Если это мои личные идеи, значит это моя позиция, значит это не пропаганда, значит это не политика, значит это конкретная позиция конкретного гражданина Российской Федерации Файзиева Джаника. А если эти идеи кто-то на листочке написал, принес, положил мне на стол, и я с ними не согласен, то тогда это пропаганда. Такая возникла странная коллизия. А когда я сказал молодому человеку о том, что слово «пропаганда» с латыни переводится как «предназначенное к распространению», то таким образом мы сразу совсем сбиваемся с курса, и договориться в терминологии становится едва ли не самым важным в этой дискуссии. 

Что же касается предмета, то искусство, любое – театр, кино, живопись, литература, если оно не говорит на темы, которые интересны сегодняшним читателям, сегодняшним зрителям и сегодняшним потребителям этого продукта, то оно никогда не станет популярным, никогда не получит резонанса. Я очень люблю книгу выдающегося писателя Элиаса Канетти «Ослепление». Он написал ее в 26 лет, а Нобелевскую премию за эту книгу получил, когда ему было 75. Если вы прочитаете книгу сегодня, вы удивитесь то, каким современным и сложным языком она написана. И я понимаю, что, наверное, в момент, когда книга появилась, большое количество читателей просто не в состоянии были понять, что это такое. А потом прошло время, она отстоялась. Это почти невозможно с кино. Книга может лежать у кого-то на полке, через 20 лет ее кто-то достанет и посмотрит. Кино стареет гораздо быстрее, потому что меняются костюмы, меняются привычки, меняются просто технический способ рассказа, а это всегда много значит, поэтому жизнь у картины 50-80 лет в идеальном варианте, но не больше. В этом смысле кино, наверное, больше, чем все остальные, обязано быть интересным сегодняшней аудитории. Неважно, про что вы рассказываете.

Разумеется, кинематографу всегда придавали такое значение, потому что это, в первую очередь, борьба за умы населения, за умы граждан своей страны. Одним из первых это понял Геббельс и при гитлеровском режиме Германии был очень мощный и много сделавший для режима кинематограф. Это понимал Сталин, это всегда понимали американцы, и сейчас мы тоже можем видеть, что в каждой американской картине если не прямое обожествление и прославление Америки, то уж опосредованное будет непременно. Мы тоже неплохо умели этим заниматься. Вспомним, например, какое значение придавалось кино во время войны и как много для нас значило это кино времен войны, когда успевали делать такие замечательные картины, как «Два бойца». Как много она значила для нас для всех! Я до сих пор потрясен подвигом Пырьева и всех создателей «В шесть часов вечера после войны»: картина 1944 года выпуска, это значит, она снималась в 1943, еще далеко не было ясно, как все кончится. А писать и сочинять сценарий надо было в 1942-ом! Но картина дышит оптимизмом, 100% абсолютной уверенностью – о чем говорит и название, ставшее почти пословицей. Какой это был мощный ход и какое это было настоящее соединение политики и искусства: мы следили за судьбами героев – встретятся-не встретятся, потеряются-не потеряются. Я тогда был еще маленький, но зрители в итоге, я уверен, выходили из кинотеатра вдохновленными, и даже, возможно, отправлялись после этого в бой. Так что для меня этот вопрос, необходимо или нет соединение искусства и политики, звучит риторически.

Моя юность пришлась на то время, когда мы во всем выискивали политику, мы ходили на каждый спектакль, каждый фильм, и из этого и состояла наша юность. Надо было во всем увидеть политический подтекст: «вы поняли, про что он? Говорит про завод, но на самом деле про советскую власть. Про колхоз? Нет, он говорит про прогнившую систему». И на этом состоялись громадные творческие биографии, целые театры. Прямо скажем, ведь «Современник» именно на этом состоялся, в первую очередь, на политической остроте своих спектаклей. Сейчас это все уходит. Конечно, в соединении искусства и политики опасность есть - когда уходит политическая составляющая, остается «голое» искусство, и оно часто без этой составляющей оказывается не так значительно.

Мне кажется, что фильм Джаника - это, во-первых, классно сделанный фильм. Он взялся за политическую тему, весьма нелегкую для современного либерального мышления, определяющего в нашем обществе вкусы людей, а либеральные люди трактуют всю эту историю однозначно как нашу ошибку или даже преступление, насколько я знаю. То, что он решил обратиться к этой теме – очень сильный гражданский поступок. Там много есть особых шагов: как он показывает президента и его окружение, которые говорят уже совершенно новым языком. Мне это очень нравится, так как это молодые, сильные, интересные люди, спорящие, и за этим я улавливаю некий расклад: кто стоит за Газаровым, кто за другими персонажами. Но мне это любопытно, начиная с того, что президента будят в супружеской постели ночным звонком, сообщающим о событиях. И дальше весь механизм принятия решений очень интересно наблюдать. Мне очень нравится, как необычайно интересно придуман сюжет, что он движется вокруг матери и ребенка. Чуть-чуть мне эта история кажется натянутой, но и так может быть. Мы наблюдаем и сопереживаем по максимуму, потому что самые сильные переживания, какие есть, связаны именно с матерью и ребенком, когда теряется разум и начинают работать инстинкты. Как он показал эту войну! Там, мне кажется, даже слово «грузин» ни разу не возникает, за этим проследили. Практически нет физически в кадре, там только один танк, который один раз стреляет, то есть все несколько размыто и эта художническая деликатность для меня чрезвычайно дорога. Это не «Убей немца!», как мы говорили в 1941 году, «сколько раз увидишь его, столько раз и убей», как говорится в знаменитом стихотворении Константина Симонова. Но здесь это сделано как страшное, трагическое... слово «недоразумение», наверно, не правильное, но как морок, который нашел на всех нас, который случился и привел к такому страшному событию, к гибели людей.

Но в конце концов картина совершенно агитационная, оправдывающая наш поступок, когда мы вошли и присоединили. Это не вызвало бы никакой реакции, если бы нечто похожее сделали американцы, что и было уже неоднократно, но нам это еще не дозволено в этом мире, поэтому такая была реакция, и до сих пор якобы мир протестует. Но мы рискнули, мы сделали, и это был очень сильный политический шаг, который, я думаю, нам зачтется где-то на небесах.

Проиграна или нет информационная война? Нет. Это был первый случай, когда мы не проиграли информационную войну. Мы проиграли ее в 1990-х, когда общество потребления завладело всеми нашими чувствами, и мы стали думать животом, а не головой и сердцем. И именно тогда в российское общество вошли те самые фильмы о том, что хорошо жить, когда жить хорошо, и не надо думать о том, что эту жизнь нужно строить своими руками, а все придет и все возникнет само собой, лучше, если кто-то поможет это сделать. Это психология, которая позволяет управлять обществом извне. Цель информационной войны состоит в том, чтобы размягчить мозги общества таким образом, чтобы можно было управлять извне. На этом построена индустрия Голливуда. Она проводит сознательно мысль о том, что без Америки мир просто рухнет. Это нормально, но это надо просто понимать. Законы информационной войны тем хороши, что если понимать их, то все информационные атаки, которые производятся на наши с вами мироощущения и видения, не действуют. Точно так же российское руководство, никак не реагируя на те странные картины, которые рисовало грузинское руководство, американское руководство и так далее, то, что мы называли проигрышем в информационной войне, оно просто выжидало, потому что время все расставило по своим местам. Те же самые европейцы, которые убеждали в каком-то умопомрачении относительно грузинской войны, мои французские друзья спрашивали меня: «Зачем вы напали на Грузию?» Я просто стиснул зубы и молчал, потому что понимал, что придет время, и они сами поймут, что не мы нападали на Грузию, и ни в коем случае мы не хотели никого присоединять, потому что если бы такая цель была, мы бы просто взяли Тбилиси, а этого не произошло. Произошла войсковая операция, которая показала место России в регионе, расставила все акценты. И в этот раз не было сделано ни одной ни военной, ни информационной ошибки. Почему создалось впечатление, что мы войну проиграли? Наши медиа ресурсы гораздо меньше, чем ресурсы американцев и европейцев. Они сумели создать виртуальную картину, в которой мы выглядели злодеями. Потом она рассеялась как дым, потому что правда всегда проступает. Точки на i были расставлены с течением времени. Поэтому я в корне не согласен с тем, что политика априори грязная, это стереотип, и в корне не согласен с тем, что мы информационную войну проиграли. А фильм – это всего лишь подтверждение, доказательство для потомков, что это война была справедливой.

Я позволю себе не согласиться с тем, что время расставило все на свои места. В ноябре 2008 года меня пригласили в Лондон выступить в известном и важном для каждого военного журналиста клубе Front Line Club, где собрались представители различных британских СМИ, около 50 человек. По их вопросам я понял, что у них настолько зашорено сознание, что они для себя сделали выводы в первые дни войны, именно в эти пять дней. Да, там был какой-то прорыв, когда после моего выступления, после того, как я ответил на все вопросы (а вопросы были «Зачем вы отправили в Грузию 800 танков?», хотя в 58-й армии никогда не было такого количества танков). По репортажам Си-Эн-Эн и Би-Би-Си они сделали свои выводы и не собирались менять свое мнение. Единственное, ко мне подошла потом девушка, которая работает на Би-Би-Си, сказала, что в те дни они называли Си-Эн-Эн «Саакашвили ТВ», и извинилась за то, что на Би-Би-Си они тоже были крайне предвзяты.

Мне не понятно, что мешало руководству Российской Федерации точно так же комментировать ситуацию в первые дни войны. Мы помним, что первое интервью Дмитрий Медведев дал спустя, по-моему, месяц после этой войны или даже после признания независимости Южной Осетии и Абхазии. Я не думаю, что Си-Эн-Эн или Би-Би-Си отказали бы президенту России или премьер-министру России. И в этом смысле мы все-таки войну проиграли, потому что в сознании людей остались те репортажи, те газетные публикации, которые шли именно сгоряча, с пылу с жару. Мне повезло с некоторыми моими иностранными друзьями, которых я смог убедить в том, что не все так черно-бело на самом деле. Более того, на Би-Би-Си появился фильм по результатам расследования журнала Spiegel, который первый, наверное, из западной прессы выступил в защиту российской версии событий в Южной Осетии. Хотя этот фильм не поддерживал российскую точку зрения, но и не поддерживал чисто грузинскую точку зрения.

Что такое политика в отношении фильма? Мне кажется, когда фильм запрещают к прокату из-за того, что там отражена действительность, которая не нравится властям этой страны, это политика. А когда на экраны выходит такая мерзотнейшая грузино-американская вещь как «Пять дней в августе», от которой тошнит просто, это пропаганда махровейшая, это политика. Когда выходит российский документальный фильм «Война 08.08.08», это тоже политика и пропаганда, давайте будем откровенны. Даже когда выходит на экраны фильм «Олимпус Инферно», который я начал смотреть только из-за того, что к сценарию этого фильма имел отношение мой друг, военный корреспондент Первого канала Антон Степаненко, он пытался весь фильм уберечь себя и зрителей от пропагандистского элемента, но в итоге в конце все-таки сорвался.

Когда я сел смотреть «Август.Восьмого», я тоже очень боялся, что все это сорвется не в махровый пропагандизм, я, естественно, не ожидал от этого фильма, что это будет «Тонкая красная линия» или «Апокалипсис сегодня» или «Повелитель бурь». Но тем не менее, я сел смотреть этот фильм, зная, что военным консультантом выступал человек, которого я хорошо знаю, герой России Алексей Ухватов, прототип главного героя. Я знал, что там будет прототип человека, который спас мне жизнь, герой России посмертно Денис Ветчинов. Поэтому у меня, конечно, свой личный и субъективный взгляд на эту картину. Я в искусстве понимаю не очень много, я военный журналист. И когда я еду на войну, я пытаюсь показать ее не как виртуальные цифры, столько-то погибло, столько ранено, я пытаюсь показать людей, которые в этой войне участвуют. По мере сил и возможностей мне это удается.

После войны я осенью того же года съездил в Грузию, сделал материал о грузинском военнослужащем, который был ранен в той же засаде. Джаник сказал, что кино стареет быстрее, чем книга, газета стареет еще быстрее, чем кино. Для меня всегда важно, чтобы герои моих публикаций жили как можно дольше, потому что это простые люди, такие же как мы с вами, выполняющие очень сложную работу. Как мне кажется, фильм Джаника Файзиева продлил жизнь героев, о которых я писал. 

Я посмотрел фильм, увидел там обстрел колонны, это реальная история. Даже герой танкист Яша – это реальный человек с его реальными поступками. Этот разведчик, который со своим взводом, Леша Ухватов, вытащил из миротворческого батальона более 100 мирных граждан и, по-моему, 300 человек наших миротворцев, которых уже просто сравнивали с землей грузинские танки. Это все реальные подвиги, и слава Богу, что не написано, что фильм основан на реальных событиях, как это было с «Девятой ротой», и многие потом плевались, потому что на самом деле 9-я рота выжила, по-моему, в полном составе, только трое или четверо погибших. Это была единственная претензия к фильму Федора Бондарчука. Здесь этого нет, слава Богу. Показан подвиг этих людей, реальные события отражены реалистично, и видна работа военного консультанта, потому что не было гранат, которые я называю «вандамки» или «сигалки», которые кидаешь, и происходит ядерный взрыв. Все четко, почти как на самом деле. Любой человек найдет неточности: вылетели из Москвы на самолете одной авиакомпании, прилетели другой…

Но надо воспринимать этот фильм как нормальный художественный фильм, который не свалился в махровую пропаганду. И более того, он пропагандировал нормальные человеческие ценности. Это видно даже по концовке фильма, где грузинские военнослужащие были показаны по-человечески. Это же тоже люди. Все убитые там грузины, у них свои маленькие человеческие трагедии. Я приехал к этому парню, который меня закидывал гранатами, который сам сейчас остался хромой на всю жизнь. Это трагедия молодого грузинского поколения, для которого та война, которая была залита кровью и солнцем, так и осталась черно-белой. И это результат таких махровых фильмов как «Пять дней в августе».