Тбилисские истории. В Куре нашли утопленника…

Не писалось. Спустился во двор. Как назло – никого из приятелей и даже соседей, чтоб языком почесать, отвлечься. С того дня как муниципалитет благоустроил скверик, зажатый между нашими двумя многоэтажками и оживленной дорогой, он стал достоянием широкой и разнообразной общественности. В сквер зачастили посторонние незнакомые люди, а когда в нем смонтировали пару качелей-каруселей и несколько спортивных тренажеров, то он превратился в "зону отдыха" матерей с детьми и качков со всей округи. Но сейчас и посторонних не было.

Понемногу вечерело, и накатившая прохлада напомнила о скором конце осени. Подумалось, что в следующий раз надо будет надеть что-то посерьезнее футболки.

В дальнем конце сквера возник Темур. Я обрадовался, но зря – у него был измученный вид, и сразу стало понятно, что во дворе он не задержится. Так и оказалось: он, не приближаясь, издали помахал рукой и продолжил путь – рыбалка на Куре отнимала слишком много сил. А Темур рыбачил с раннего утра, чтобы не прошляпить недолгий период предзимней активности крупного чанара – курного усача.

Потом появился он. Растерянный, подавленный какой-то. Пристроился в нескольких метрах на другой лавочке. Одет бедно, но чисто. Закурил что-то без фильтра. Осмотрелся по сторонам. Потом вылупился на меня. Я напрягся. Времена неоднозначные наступили, ожидать можно было всякого. Но его предложение оказалось вполне приличным. Просто категорически не подходило мне. Пить какой-то зеленоватого оттенка коньячный суррогат, бутылку с которым незнакомец вместе с пачкой детского печенья извлек из пакета, совершенно не хотелось. Да еще не пойми с кем.

Разочарованный моим отказом, он выпил сам и громко вздохнул. Выпил еще и заплакал. Не навзрыд, не истерически. Беззвучно. Просто слезы покатились из глаз. Сил сдерживать их он, очевидно, не имел. Они и хлынули, как вода сквозь прохудившуюся плотину. Незнакомец кулаком размазывал их по лицу.

Можно ли было удержаться от вопроса: что произошло? Может, и можно. Но я не смог. Он только махнул как-то неопределенно рукой. Этот жест он повторил чуть позже, но уже с каким-то остервенением. Потом еще раз, громко хлопнул себя по колену и только тогда заговорил.

Его история – история жизни человека лет шестидесяти. Или чуть больше. И начал он с женитьбы, перескочив все то, что ей предшествовало.

Женился на односельчанке. По любви, но, не теряя рассудка, – только тогда, когда понял, что может сам без чьей-то помощи содержать семью в относительном достатке.

Родился первый ребенок – девочка. Супруги очень хотели мальчика. Поэтому со вторым ребенком затягивать не стали. Но опять девочка. Радости было немало, но меньше, чем в первый раз.

Прежде чем замахнуться на третью попытку, супруги походили по "знахарям", чтобы уже без осечки родить, наконец, парня. Советов было выслушано премножество. И луна должна была быть в ночь зачатия полной, и звезды должны были быть в каком-то редком порядке, и тень высохшего дуба падать особым образом, пять лягушек квакать хором, четыре ласточки разлететься во все стороны света.

Долго ли, коротко ли супруги и луну со звездами "нужные" засекли, и дуб отбросил тень, как положено, и лягушки спели, и птицы разлетелись, но через девять месяцев в семье появилась третья девочка.

Другой бы, наверное, смалодушничал и остановился, тем более, что подкрадывались тяжелые времена конца восьмидесятых Но он был настолько одержим желанием во что бы то ни стало быть отцом сына, что его не испугали ни четвертая, ни пятая "неудачи".

Он пошел бы дальше, но последние роды прошли с осложнениями, и рожать жене стало категорически воспрещено. Пришлось продолжить жизнь с неисполненной мечтой о сыне. А жилось тяжело: поди, и в то голодное время поставь на ноги пятерых дочерей - обуй-одень-накорми. Но справлялся. Трудился как одержимый, не гнушаясь никакой работой, и справился. Девочки потихоньку выросли. Слыли прекрасными дочерьми, послушными, работящими, да и природа на них не поскупилась. Поэтому и сваты не заставили себя ждать.

В течение каких-то трех лет муж с женой остались одни, как давно в молодости: две дочки вышли замуж в родной деревне, другие разъехались, но не так, чтоб далеко.

Радоваться бы устроенности дочерей. Да не тут-то было. Одна дочь оказалась бесплодной и вскоре вернулась в отчий дом. Две другие, подобно матери рожали только девочек. Желание одного из зятьев иметь сына оказалось столь сильным, что он развелся и ушел к другой. Третий зять в проклятый день поехал куда-то на своем старом "жигуленке" и сорвался в пропасть.

Четвертой дочери, подобно сестре, успевшей родить двух девочек, с мужем не повезло. Когда он просто пил и бездельничал – было еще ничего, но когда стал под градусом распускать руки, она, потерпев какое-то время, собрала детей и вернулась в отчий дом. Если и была надежда, что ее уход подействует на мужа, и он возьмется за ум, то вскоре растаяла. Муж продолжал куролесить и загремел за пьяную поножовщину на долгий срок.

Именно тогда незнакомец понял, что только работой на земле, чем занимался всю жизнь, не протянуть. Хоть и рук добавилось – дочери помогали, как могли, и сельская администрация периодически тоже, а средств катастрофически не хватало. Подался он в город на заработки. И через неделю в Тбилиси настигло его "лютое" известие о том, что и младшая дочь с детьми – девочками, конечно, вернулась домой. Причины он пока не знал.

"И что это – не проклятие разве? – тихо выл незнакомец. – Вытащу, все равно всех вытащу. Но один мужчина в семье с двенадцатью женщинами – это не проклятие?! Если нет, то, как это называется?!" Он еще выпил и предположил, что столько женщин оказалось на его голову, потому что не радовался рождению дочерей, а все сына хотел, не ценил того, что имеет, и теперь сполна получил за свою неблагодарность.

"Повешусь, – решительно сказал он. – Или утоплюсь…"

"Не надо. Кому это поможет?" – сказал я, подумав, что незнакомцу хорошо бы протрезветь, а то спьяну в отчаянии и правда как бы чего не натворил.

"Утоплюсь, - пробормотал он. – Утоплюсь! С моста в Куру брошусь".

Я понял, что лучше не спорить. В таких случаях, бывает, чем больше уговариваешь, тем упрямее становится человек. Вначале спорит из принципа, настаивая на своем. А потом мало ли что в голове перемыкает. Поэтому я замолчал. Он тоже, только изредка всхлипывал и шумно шмыгал носом. Потом всхрапнул и медленно завалился на бок, там же на лавке.

Я посидел еще какое-то время. Храп незнакомца становился решительнее и равномернее. Делать стало совсем нечего. К тому же стемнело, и я пошел домой, тронутый историей невезучего кахетинца, и одновременно огорченный самим собой из-за того, что впустую потратил вечер на пьяный слезливый рассказ, а не покрутил хоть немного педали велотренажера, как собирался сотню раз. Тем более, что в сквере никого не было, а стало быть, не было и малейшего повода комплексовать.

"Ничего, - решил я про себя, - завтра с утра точно начну". И начал, спустившись к тренажерам спозаранку. Но едва успел вспотеть, как подошел Темур с удочкой.

"На Куру?" - спросил я, хотя можно было и не спрашивать – куда еще человек может идти ранним утром с удочкой?!

"С Куры", - удивил он меня.

"Что так рано? Не идет чанар?" - уточнил я.

"Какой там чанар?! – чертыхнулся сосед. – Вода спала по щиколотку, ребята в воду полезли, чтоб подальше забрасывать. И зацепили… утопленника. Такое там творится – несколько "скорых", спасатели, полиция…"

"Что за утопленник?" - спросил я, холодея от догадки.

"Кто его знает. Похоже, с моста кинулся, или скинули – аккурат посередине реки, в больших камнях застрял. А тут зацепили крючком за одежду, туда-сюда… В общем, такие вот дела", - рассказал Темур.

Я решил спуститься к Куре.

"Брось, - отговаривал Темур. – На кой черт это тебе? Малоприятная картина. Давно он, видимо, в воде. Уже разложился, чайки с рыбами свое дело тоже успели. Тьфу, и рыбачить там перестану…"

И все-таки я спустился. Полиция и кареты "скорой помощи" - хотя они для чего были вызваны, чем и кому могли помочь – наверное, по закону положено – все еще были на месте. Утопленник уже был упакован в черный полиэтиленовый мешок. Полицейские переговаривались – кто по рации, кто по мобиле. Врачи стояли, молча, ожидая, видимо, распоряжений. Многочисленные зеваки перебрасывались короткими фразами. Из их отдельных реплик понять что-то было трудно.

Я подошел к одному из полицейских, вроде старшему по чину и сказал, что хочу посмотреть на утопленника. "По-братски, иди куда шел – не до тебя, - вздохнул майор. – Что хочешь увидеть? Смотреть не на что - в воде не меньше месяца пробыл. Вообще ничего от человека не осталось, ни глаз не осталось, ни носа не осталось, ни лица не осталось… Запечатали его уже. Так уж хочешь посмотреть – потом в морг езжай".

В морг я не поехал. Для чего? Тот, кого упаковали в черный мешок, пробыл в Куре не меньше месяца, и рассказать мне накануне о своем "женском несчастье" никак не мог.