Тбилисские истории. Как попрощался Кярум

На Узкое озеро меня Тенгиз вытащил. Сам я ни за что бы не поехал. В Узком в последний раз крупного сазана выловили раньше, чем мои родители решили, как меня назвать. Но Тенгиз уговорил. Сопротивляться этому тайфуну было бесполезно.

Он не вошел, а влетел ко мне. Глаза его горели, он производил шум переполненного стадиона и как заговоренный повторял: "Узкое! Узкое! Узкое!" Ему, оказывается, звонили приятели с Третьего массива*, рыбачившие на Узком второй день, и сказали одну фразу: "У каждого не меньше двадцати кило крупняка". Этого хватило, чтобы Тенго съехал с катушек. Он захлебывался словами, описывал улов массивских ребят до мельчайших подробностей, словно сам присутствовал при этом, рассказывал о красоте Узкого озера, интересовался готовностью моих снастей и великодушно отказался от моей доли в покупке бензина. Но не уломал. И тогда Тенгиз заканючил: "Я тебя давно ни о чем не просил. Как брата прошу! Заклинаю – поехали". Пришлось соглашаться.

В дороге стало понятно, для чего я ему понадобился. Тенго был хорошим рыбаком и к тому же везучим. Только считанные разы у него оказывался хилый улов. Но сам он, будучи по натуре жадноватым и очень азартным, редко оставался доволен результатом. Ему всегда было мало пойманной рыбы. Он всегда сожалел и всю обратную дорогу сокрушался о случившемся сходе, зарекался приезжать на то место, где только что рыбачил, и, уж не приведи бог, если улов компаньона превосходил его собственный! Тогда Тенгиз превращался в мрачную грозовую тучу.

В пути на Узкое он без умолку трещал: "Сейчас приедем и покажем, что такое настоящая рыбалка. Кто сказал, что они лучше нас рыбачат? Сейчас все станет на свои места". "Что ты им покажешь? Люди по двадцать кило уже выловили. Как ты их обловишь, даже если они удочки соберут?!" – подначивал я. Тенгиз объяснял: "Массивские больше двух донок не используют. Их трое, включая Кярума. Кярум – рыбак никакой, его можем не считать. Получается, что у них четыре рабочие донки. У меня – пять, и у тебя пять донок. Вот наше преимущество! И мы им покажем! Только наш улов надо будет объединить". "У меня пять, у тебя пять, – передразнил я. – Да, в Узком в лучшие времена десяти рыб вместе не бывало". А сам подумал: вот почему ко мне привязался – чтобы массивских за пояс заткнуть. Но это было невероятно: не могло так произойти, чтобы интенсивный клев держался вторые сутки подряд и при этом рыба ловилась только у нас.

"Финтят массивские. Откуда в Узком столько рыбы? Ты это озеро видел? Десять метров в ширину и от силы сорок в длину", - дразнил я Тенгиза. Он задумался, потом неуверенно возразил: "В Узком глубина большая".

Я, конечно, наигранно преувеличивал сомнения, но если пораскинуть мозгами, то выходило, что массивские наверняка завышали свои достижения. А главное было в том, что, насколько я знал, они Тенгиза недолюбливали и потому не стали бы сообщать об удачной рыбалке.

Когда-то давно массивские поехали вместе с ним с ночевкой на какое-то дальнее озеро. Чуть ли не в Тарибану, или – как правильнее называть – заповедник Дали. Тогда он только начал интересоваться рыбалкой. Опасаясь, что не сумеет что-то поймать, Тенгиз втайне от всех прихватил купленного на базаре сазана. Днем улучить момент и изобразить добычу не смог и решил ночью схалтурить. Вечером расположились у машины ужинать. Открыли багажник снедь достать, и... какая там еда – вонища, святых выноси! Сазан протух. С Тенгизом, я слышал, после этого дел долго иметь не хотели. И хотя впоследствии он стал замечательным рыбаком, репутация так и осталась подмоченной.

Узкое на самом деле было красивейшим озером в чудесном сосновом бору. Вода в нем была чистая с лазурным отливом. Красота и чистый хвойный воздух с лихвой компенсировали безрыбье.

"Здоровья и многих лет Тенгизу", – раздались приветствия массивцев. Моему появлению они совсем не обрадовались: "Ба, и ты приехал", – Рауль пожал мне руку и, покраснев, отошел в сторону. Гоги смущенно улыбнулся и чересчур усердно занялся костром. Я заподозрил неладное: "На что клюет?" "Как тебе сказать..." – замялся Рауль. Мог и не продолжать.

Тенгиз вытащил из воды садок, посмотреть на улов и взревел как бык на бойне: "Это? Вот это?! Умнее ничего придумать не могли? На последние деньги бензин залил, двести километров как сумасшедший гнал, человека от дел оторвал, сюда привез!.." В садке трепыхалось несколько маленьких карасей.

"Не ловится?" – спросил я Гоги. Он покачал головой: "С утра торчим, ни одной нормальной поклевки. Достала мелочь, будь она проклята со своими родителями заодно". "Что вас сюда принесло? Здесь крупную еще лет десять назад местные бреднем выгребли. И с тех пор покоя озеру не дают", – раскладывать снасти, очевидно, не имело смысла. "Понимаешь, Кярум давно просил рыбалку тут устроить, просто душу вынул. Отказывать уже неудобно было, обижался он на нас. Короче, уважили его. А толку – говорю, за целый день ни одной поклевки! Со скуки и решили Тенгиза разыграть. А тут ты с ним приехал... Не обижайся, что так вышло", – Гоги стыдился глаза поднять. "Ладно, все нормально", – успокоил я его, а сам прикидывал, сколько осталось бензина и хватит ли денег, чтобы, раз уж выбрались на рыбалку, на какой-нибудь другое озеро перебраться.

Тенгиз расстроил: бензина было мало, денег тоже, а у массивских одалживать он наотрез отказался – обиделся. Делать было нечего. Достали пару донок и закинули в смутной надежде.

"Тенго, если поймаешь, то голову мне отдай, пожалуйста", – вспомнил я старую рыбацкую подковырку. "Ради бога. Только зачем тебе рыбья голова?" – спросил он. "Хочу посмотреть: у той рыбы, что тебе попадется, есть хоть крупица мозга", – сказал я под упредивший мой ответ хохот массивских ребят. "Тебе лишь бы глупости болтать. Помоги лучше, не видишь, леска запуталась!" – завопил он. Рауль и Гоги стоять уже не могли, а, упав в траву, корчились в судорогах. "Что ржете, дебилы?" – обрушился Тенго на них, но это вызвало новый взрыв смеха. Смеялся даже пожилой Кярум, заваривший кашу с Узким.

К вечеру поклевки мелочи тоже прекратились. Тенгиз наотрез отказался уезжать: в темноте он не любил ездить, к тому же в его старенькой "Ниве" барахлила электрика: "Чувствую: ночью пойдет... На жмых я анис накапал. Я им покажу, как рыбачить", – заговорщически шептал он. Я только отмахнулся и присел у костра. Рауль протянул поджаренную на огне колбасу, а Гоги стакан с чачей: "Сам гнал. Огонь, а не чача! Оцени". "Хоть бы лягушку поймать", – вздохнул Рауль. "Знаешь, сколько здесь рыбы было? – отозвался Кярум. – Лови – не хочу. Половину обратно в воду выпускали – до дома было не донести".

"Кончай заливать. Хотел сюда приехать – приехали, только теперь сказки не надо рассказывать – в Узком никогда хорошо не клевало!" – Рауль с Гоги злились, и только разница в возрасте сдерживала их от больших резкостей Кяруму. "Точно говорю – очень много рыбы было, – упорствовал тот. – В детстве я с друзьями только здесь рыбачил. Знаю, о чем говорю. Я же родом из Вели, в пяти километрах отсюда..."

Спор прервал истошный вопль Тенгиза: "Помогите! Подсак давай!"

Выловленный сазан тянул килограмма на полтора, а то и больше. Тенго приплясывал на радостях вокруг рыбины. "Не забыл, что голову мне обещал", – напомнил я ему. "Да иди ты, – беззлобно выругался он. – Я же чуял, что поймаю!" "Теперь все – в Узком рыбы больше нет, последнюю ты вытащил", – запричитал Гоги. А Кярум оживился: "Поверили теперь?! Есть тут рыба!"

Вдохновленные успехом приятеля, мы покрутились около снастей, какие-то перебросили и вернулись к костру.

"Все детство тут рыбачил, – снова заговорил Кярум. – Только с ночевкой ни разу не довелось, как ни хотелось. Родители не разрешали. Не только мне, а вообще всем. Молва в наших краях про Узкое нехорошая ходила. Будто ночью из озера высовывается огромный костяной палец с длинным-предлинным когтем, обшаривает весь берег и кого зацепит, утаскивает на самое дно".

Кярум так выразительно рассказал байку, что мне живо представилось, как из воды начинает вздыматься корявый палец, вдвойне жуткий при ядовитом лунном свете. "Видать, в твоих краях забористая трава растет, – сказал Гоги и засмеялся – от него не ускользнуло, что Тенгиз покосился на озеро и придвинулся поближе к огню.

Тенго поднялся и позвал меня уже из "Нивы": "Давай в машине заночуем". Я отказался – погода классная, луна, звезды, воздух, зачем в машине? "Сказать честно? А насмехаться не будешь?" – спросил Тенгиз. "Надо оно мне?!" – Я изобразил недоумение, вытягивая из него повод для новых розыгрышей. "Кярум со своим дурацким пальцем... Не по себе как-то около воды. А в машине одному боязно. Будь другом, я даже все заднее сиденье уступлю, передние раскладывать не буду, чтобы тебе удобно было", – Тенгиз действительно трусил.

Едва рассвело, он засобирался домой. Массивские в своих спальных мешках еще дремали у тлевшего костра, а Тенго завел машину. "Куда собрался? – приподнялся на локте Гоги. – Поймал же сазана, а второго для пары? Разводить начнешь в ванной, и ездить не надо никуда: захочешь рыбачить – все под боком". "Клева нет, чего без толку сидеть?!" – парировал Тенго. Хитрец хотел уехать победителем: пусть после нашего отъезда массивские хоть тонну рыбы выловят, это ничего не изменит – он выиграл необъявленную дуэль.

"Сазана я сам завтра приготовлю. Отварю в вине, а съедим его у тебя, – объявил он по дороге. – У меня дети маленькие – разве дадут спокойно посидеть?"

Но на следующий вечер Тенгиз позвонил и позвал к себе.

"В погребе он, – сказала его жена. – Обойди дом, с той стороны".

Я боком протиснулся в узкий проход, теряясь в догадках, как туда проникает куда более габаритный Тенго. Подвал впечатлял. Стеллажи вдоль всех стен снизу до самого потолка были заставлены объемными стеклянными бутылями, на каждой из которых белела наклеенная бумажка с указанием года изготовления вина. "Ты бы вовсе лаз сюда устроил", – проворчал я, прикинув, что узость входа обусловлена необходимостью поддерживать некий микроклимат, чтобы такой роскошный клад не испортился.

Тенго сидел за маленьким столом, на котором едва уместились кувшин, пара граненых стаканчиков, хлеб, блюдце с солью, тарелка с сыром, зеленью и несколькими кусками отварного мяса. Сазана видно не было.

"Это не я, это дедушка, царствие ему небесное, погреб соорудил. Видишь ли, в последние годы болел он. Врачи пить запретили. А он винодел классный, всю жизнь виноград давил – к нему за вином даже министры приезжали. Выпить-покутить тоже любил. Ну и спускался сюда, пропустить стакан-другой. А бабушка строго за ним следила, не давала расслабляться. Дед думал-думал, потом взял и сузил проход. Сам он маленький был, а бабка – крупная, очень тучная, и ей царствия небесного. Дед – в подвал, к вину приложиться, а бабка пройти не может. Она стоит у входа, ругается: "Чтоб у тебя глотка треснула!" А он веселится, вино наливает: "Треснет, когда высохнет без вина". Бабушка злится: "Чтоб тебя землей присыпало!" – а дед тост за нее поднимает: "Всех присыплет, никого это не минуло. Долгих тебе лет!" А меня дедушка каждый день сладким виноградным соком поил, натуральным, потому в детстве я ни разу не болел".

Пока Тенгиз в лицах не без некоторого актерского дарования рассказывал про своего деда-винодела, я придумывал, как поязвительнее поинтересоваться судьбой сазана и конкретно головы. Но не получилось. Тенго налил из кувшина в стаканы вина, отлил немного на хлеб, отпил сам и грустно сказал: "Кярум скончался. Вернулся с Узкого, прилег и не встал. У него, оказывается, рак был. Наверное, почувствовал, что уходит, вот и выманил ребят на Узкое озеро, где все детство провел. Заодно и свою детскую мечту о ночевке на берегу исполнил. За упокой". "За упокой", – согласился я. "И вообще за всех ушедших", – добавил Тенго.

Мы выпили не чокаясь.

* * *

* Третий массив – один из спальных районов Тбилиси