Тбилисские истории. Примета Ильяса Джафарова

К тому, что стоило чего-то очень захотеть поесть, и оно сразу исчезает так, словно никогда и не бывало, Ильяс Джафаров как-то привык. При этом степень исчезновения того или иного кушанья находится в обратно пропорциональной зависимости от степени его желания. Самая обычная в Тбилиси еда пропадала, как только Ильясу хотелось именно ее. Когда это началось, он точно сказать не мог, но предполагал, что в раннем детстве – не зря же бабушка время от времени причитала, что любимого внука сглазили. Но точно помнил, когда столкнулся с проблемой в брутальном ее выражении, – будучи студентом.

В тот день на соответствующий вопрос однокашника, Ильяс Джафаров ответил: «Поем только хинкали, и ничего больше». В Тбилиси хинкали в тот день не нашлись. В Тбилиси не нашлись хинкали!!! Повторить еще раз?

Накануне произошло массовое отравление – человек двадцать свезли в больницу Арамянца из различных тбилисских заведений, и на следующее утро все городские хинкальные были опечатаны до завершения проверок санэпидстанций.

Администратор дорогущего «Старого Тифлиса», куда Ильяс с приятелем направились в принципиальном желании отведать хинкали, взмолился: «Что угодно, ребята, только не это: шеф-повар уже слег с нервным стрессом – все только хинкали и спрашивают».

Два-три года спустя погожим майским днем, Ильяс решил угостить приехавшего из Баку родственника чакапули. На четвертый час безуспешной прогулки по тбилисским ресторанам кузен взмолился во имя человеколюбия организовать менее затейливый обед. Месяц май стоял на дворе. Самый что не есть сезон чакапули.

Еще через, кажется, год или больше, Ильяс Джафаров, хорошо погулявший накануне на дне рождения одноклассника, ввалился в оранжевый «жигули» третьей модели с отваливающимися дверями и дырявым низом Миши Калашова и с трудом шевеля разбухшим сухим языком сказал: «Поехали туда, где можно поесть чанах и выпить пива. Но главное - чанах». Калашов добросовестно изъездил весь Тбилиси, включая Плеханова, превратившийся в турецкий квартал, заработал долларов пятьдесят, но чанаха они так и не нашли. Калашов привез Ильяса обратно домой и, принимая деньги за извоз, улыбнулся во весь щербатый рот: «Скажу, что чанаха нигде не оказалось – ведь никто не поверят».

Именно после этого случая Ильяс Джафаров в объявлении своих гастрономических желаний стал сдержан и осмотрителен. Но иногда все-таки срывался. Как в то утро, когда на пару с ювелиром Додо Бостанджяном завершил покупку заводика по производству меда в поселке Раздольное где-то около Коломны. Бывший владелец Кузьма Ильич с редкой фамилией Иванов – крепенький старичок с пронзительными синими глазами на прощанье напутствовал: «Парни, на местных не рассчитывайте ни в чем. Все пьют, псы поганые». «Да? – удивился Ильяс. – А на вид – хозяйственный народ, повсюду, куда ни глянь – дома ремонтируются, крыши меняют, окна...» «Ага, меняют, – усмехнулся Кузьма Ильич. – То не меняют крыши с дверьми, а пропили их. Слыхал про такое, как крышу пропить? Вот смотри и запоминай: где нет ее – так, пропита. Дверей нет в доме – пропиты, значит. Окон нет – пропиты».

Ильяс и Додо огляделись вокруг – пропивалось все Раздольное.

«Может, сбросите все-таки чуть-чуть? Оборудование старое, многое менять надо», – в сотый раз попросил Додо Бостанджян, и Кузьма Ильич вдруг согласился. Да так, что денег осталось кубометр или даже полтора. «Пойду и напьюсь сегодня! – неожиданно объявил Кузьма Ильич. – Хоть раз в жизни попробовать, каково это. Уже можно – всю жизнь горбатился, а теперь почетный пенсионер».

Новоиспеченных владельцев медового заводика охватила такая эйфория, что на вопрос Додо об обеде, Ильяс задумался и от всей души сказал: «Вот чего бы я сейчас поел, только не удивляйся, так это купатов!» Бостанджян посмотрел поверх очков и спросил: «Шашлычок никак? А то вот шашлычная в двух шагах». Но Ильяс опрометчиво повторил: «Купаты и только купаты!» – и лишь тогда осознал, что сорвался.

Естественно, в Раздольном, где концы с концами сводили две кафешки, купатов не оказалось. Додо Бостанджян на всякий уточнил: «До Москвы додержишься или все-таки чем-то другим перекусим». «Додержаться – додержусь, только по-моему толку не будет», – сказал Ильяс. Додо не поверил и дал по газам.

Он педантично не пропускал вначале ни одного грузинского, а потом и кавказского ресторана. Во второй половине дня Додо стал тормозить у всех заведений подряд, даже у «Якитории» и «Китайского летчика Джао». Когда Ильяс рассказал ему о своем проклятии и завершил повествование словами: «Можем не искать – купатов сегодня не будет даже в продаже, и даже если окажемся в Тбилиси», Додо Бостанджян усмехнулся: «Маица ра!» («Да будет тебе!» – на груз.). Он сдвинул брови, упрямо выпятил челюсть и направился в «Азбуку вкуса».

Додо вышел из магазина с пакетом, в котором оказались сэндвичи. Он завел машину и объявил: «Значит так! Пока я не поем купатов – не успокоюсь. Мир объявил нам войну – я ее принимаю. Будем ездить, пока не найдем купаты. Сочные! Ароматные! С барбарисом! С гранатом!» Ильяс выслушал и честно предупредил: «В этой войне мы обречены». В ответ Додо сверкнул глазами: «Я упрямый. Ты меня еще не знаешь». И они покатили, насколько Ильяс понял по паре заблестевших на вечно сером московском небе звезд, куда-то на юг.

До выезда из Москвы, Додо заглянул еще в пару магазинов и кабаков, но каждый раз возвращался в машину озадаченный. Глухой ночью в Воронеже в паре круглосуточных ресторанов им предложили пельмени и шашлык. Это их, понятно, никак не устраивало.

В придорожных заведениях безрезультатно соблазняли все тем же шашлыком и удивлялись – что же не так?

В Ростов Додо и Ильяс въехали на рассвете и полдня отказывались от разнообразной рыбы, супов и, конечно же, дежурных шашлыков. В Краснодаре они забраковали мясное и овощное изобилие, в Горячем Ключе и Джугбе еще что-то. В Сочи в восьмом по счету ресторане Додо Бостанджян решил объяснить, что его не устроило в меню. Официант наморщил лоб и посоветовал: «Перед въездом в Адлер армяне кабак держат. «Драндулет», кажется, называется. Там все есть. Может, и купаты ваши тоже найдутся».

«Драндулет», на самом деле оказавшийся «Драстаматом», был построен из бурого кирпича и издали походил на готический замок. Едва Додо и Ильяс ступили на его территорию, как навстречу устремился сам хозяин, за версту угадавший в Бостанджяне соплеменника: «Амецек! Амецек! Хнтрем!» («Добро пожаловать! Прошу!» – на арм.). Радушно улыбаясь, он представился: «Измирян. Драстамат Измирян. Очень рад! Очень. Что изволите?» Не дожидаясь ответа, Драстамат Измирян предложил: «Шашлык – восьми видов. Рыбу имею двенадцати видов. Перепелки жаренные. Чахохбили настоящий – из фазана. Сыр – четырех видов. Грибы – трех видов. Суджук, бастурма – из Еревана. Маслины греческие, с острова Родос. Овощи, фрукты – все свежее, со своей грядки. Хлеб сами печем в тондыре!»

Додо Бостанджян покраснел и спросил купаты. «Вай...» – удивился Драстамат Измирян и огорчился – купатов не было. «Зато шашлыки восьми видов! Все натуральное – утром еще тут паслись, блеяли и хрюкали», – казалось, он сейчас заплачет. «Мы... это... – промямлил Додо. – На обратной дороге обязательно у вас пообедаем». Драстамат Измирян метнул ему вслед то ли нож, то ли взгляд.

Только у самой абхазской границы Додо Бостанджян задал вопрос, который его, очевидно, беспокоил уже достаточно давно: «Так что это за хрень с купатами все-таки выходит?» Ильяс не знал, как ему объяснить, и не уверен, что смог бы так, чтобы приятель ему поверил.

«Отдыхать едем?» – посмотрев на московские номера, бодро спросил абхазский служащий в непонятном камуфляже. «Купатов покушать», – ответил Додо. «Бывает. Добро пожаловать в Республику Абхазия», – дежурно козырнул служащий – то ли милиционер, то ли пограничник.

За спиной остались Гагра, Пицунда, какие-то селения. Купатов не было нигде. Недалеко от Гудаута Додо Бостанджян минут пять беспричинно смеялся. Из Гудаута он выехал грустный, а в Сухуми въезжал мрачнее тучи. Там отказом в купатах последовательно огорчили в «Апацхе», «Пингвине», «Эрцаху» и даже «Сан-Ремо».

«Быть в Сухуми и не попить кофе «У Акопа» – это преступление, – вспомнил Ильяс. – Заодно у людей поспрошаем – может, чего подскажут». «Что поспрошаем? Что едем хрен знает откуда и хрен знает куда за купатами?» – не выдержал Додо. «Ну, вообще-то я тебя предупреждал», – возмутился Ильяс. Додо насупился.

Они попили знаменитого кофе и походили по магазинам, из посещения которых выяснили, что «купаты обычно бывают, только вот сейчас, в данный момент их нет, может, к вечеру подвезут или завтра утром, но могут и не подвезти».

Между Сухуми и Гульрипши зоркий взгляд Додо выхватил вывеску «Абхазский хлеб». За стойкой придорожного заведения восседал человек в не очень чистом белом халате с бейджиком «Астамур Губа» и читал газету. Один глаз он поднял на вошедших, тогда как второй остался устремленным в газету. «Покушать?» – не пошевелившись, спросил он и на одном выдохе перечислил: «Говядина в аджике, баранина в аджике, свинятина в аджике». «Свинина», – механически поправил Ильяс. «Да, поросенок в аджике, – продолжал буфетчик. – Цыпленок в чесночно-аджичном соусе, речная форель, а также морская рыба с орехово-аджичной подливой. Лимонад, водка, белое вино, коньяк марочный. Есть также борщ». «С аджикой?» – спросил Додо. «Это по вкусу, а так – предоставлю», – сказал Астамур Губа.

И тогда Додо Бостанджян сломался. Он выложил продолжавшему одним глазом читать газету, а другим сверлить клиентов Астамуру Губе всю купатную симфонию и с трудом закурил – руки у него заметно дрожали.

Буфетчик проникся, отложил газету и задумался. Помолчав, он сказал: «В 1986 году здесь несколько дней столовался один москвич. Он каждое утро заказывал одно и то же, и, клянусь предками, сильно меня замучил. Потому что каждое утро я – начинающий тогда буфетчик, в желании угодить гостю и вкусно его накормить, ломал голову над тем, как в сваренное яйцо вложить аджики, и ничего не мог придумать. Оказалось потом, что он специально заказывал яйца вкрутую, чтобы не было аджики – у него за несколько дней от нашей еды разболелся желчный пузырь».

«А мы при чем?» – истерично спросил Додо. «Тоже сложную задачу поставили – хотите того, чего у меня нет», – ответил Астамур Губа и уточнил: «В данную минуту нет. Более того, даже не знаю, как быть и чем помочь, потому, что, судя по всему, вас кто-то проклял или сглазил. Может быть, жертвоприношением порчу снять? Могу помочь с хорошим молодым козленком... Или нельзя в таких случаях козленка? Тогда барашком помогу».

Додо умоляюще посмотрел на Ильяса.

Ильяс пожал плечами, потому что не знал, стоит ли связываться, да и животное было жалко. Столкнувшись с таким безразличием, Додо стал пятиться к выходу.

«Стоп! – вдруг вскочил Астамур Губа. – Вспомнил! Езжайте в село Кындыг Очамчирского района, найдите Сатбея Чкока – у него могут быть. Он три раза в неделю домашними купатами завтракает – кажется, врач так назначил».

«Знать бы еще, как ехать», – вздохнул Додо. «Куда?» – не понял Ильяс. «В селение Кындыг Очамчирского района», – удачно спародировал Додо буфетчика. «И что? Попросишь у этого Сатбея пару колбасок, потому что зарекся есть что-то, кроме бутербродов, пока купатами не пузо не набьешь?» – уточнил Ильяс. «Почему попрошу? – удивился Додо. – Куплю. Буфетчик сказал, что он домашние купаты через день лопает. Куплю килограмм-другой».

«Сатбей Чкок умер пятьдесят шесть дней назад, – сказали на площади в селе Кындыг. – А что вас привело к нему?» У Додо задергались сразу правая щека и левая нога. Попив воды, он начал повествование с того момента, как за полцены купил у Кузьмы Ильича Иванова в поселке Раздольное Коломенской области маленький медовый завод, решил поесть купатов и в их поиске доехал до Абхазии. Окружившие его жители Кындыга слушали напряженно и внимательно.

Когда Додо, наконец, замолк, один из них, довольно пожилой задумчиво произнес: «Чертовщина какая-то. Купатов и, правда, во всем Кындыге сейчас нет. Но можно зарезать скотину и приготовить купаты к завтрашнему дню или даже к сегодняшнему вечеру. Или можно с грузинами через Ингури связаться – может у них есть? В особых случаях мы к ним обращаемся. А они – к нам». И тогда Ильяс, улучив момент, бросил выразительный взгляд в сторону приятеля и покрутил пальцем у виска. Пожилой кындыгчанин, едва улыбнувшись, закатил глаза к небу и покивал мне, обозначая понимание. Ильяс уже погружался в машину, когда тот пригнулся и шепотом быстро проговорил: «То-то, думаю, что за чепуху несет – из самой Москвы доехал до Кындыга купатов покушать и нигде не смог. Я сразу смекнул, что у человека не все дома. А ты – молодец, ты – хороший человек, раз друга в таком положении не оставил». В Ильясе Джафарове слегка зашевелилось то, что, наверное, называется совестью.

А Додо Бостанджяну в самом деле поплохело. Так, что почти всю обратную дорогу от абхазской границы машину пришлось вести Ильясу. Додо спал на заднем сиденье. Его мучили сновиденья, потому что он не раз нервно вскрикивал что-то нечленораздельное, в котором при большом желании можно было разобрать слово «колбаса». Он обрел себя лишь где-то у Воронежа и вернулся к рулю.

«Мдааа...» – протянул он, довезя Ильяса до дома, и повторил слова, давно сказанные Мишкой Калашовым: «А ведь рассказать кому – не поверят!»

На следующий день любой сайт встречал Ильяса рекламным объявлением какого-то Федорова с сыновьями. Оно было повсюду и вынудило-таки щелкнуть клавишей «мышки». Объявление гласило, что мясомолочная ферма «Федоров и сыновья» готова обеспечить всех желающих по сходной цене своей свежей продукцией, а также мясомолочными изделиями. В длинном списке выделялось одно слово – казалось более ярким красным, чем все остальные. Прочитав это слово, Ильяс вздохнул и предельно вежливо по указанному в объявлении адресу написал: «Дорогой господин Федоров с сыновьями и без оных. Буду крайне благодарен, если вы оставите меня в покое. Мне не нужны ни свежее мясо, ни мясомолочные изделия вашей фермы. В особенности – купаты. И ювелиру Додо Бостанджяну, к слову, тоже. Он стал вегетарианцем. И, говоря по секрету, господин Федоров, на вашем месте я бы каждый день начинал с молитвы о том, чтобы мне – Ильясу Джафарову, не понадобилась никакая продукция вашей фермы. Потому что, если я очень захочу приобрести у вас продукты, то вашу ферму тотчас постигнет какая-то катастрофа, вы разоритесь и останетесь ни с чем. Ничего личного – речь о проверенной временем примете».