Тбилисские истории. Шнурки по-тбилисски

В излюбленной позе тбилисского "биржевика" – подперев стену согнутой в колене ногой, стоял я на Васильевском острове в ожидании кого-то. Встреча, однако судя по всему срывалась, и беззаботный вид по мере нарастания этих признаков сохранять становилось труднее. К тому же затекала нога. Удобство подобной позы кажущееся, а на самом деле требует некоторых усилий. И когда я, окончательно поняв, что встреча не состоится, собрался было отлепиться от стены и дворами пройти к Дворцовому мосту, а потом потеряться на Невском, кто-то вдруг на грузинском спросил:

- Тбилисец, сигаретой не угостишь?

Лицо показалось мне знакомым. Я, изображая радость, протянул пачку, кажется, "Беломора" - питерский "Беломор" фабрики имени Урицкого был неплох, а вот имени Крупской – отвратителен, и вгляделся в лицо земляка.

Он между тем вытряхнул из пачки папиросу, прикурил и, едва улыбаясь краешком губ, покачал головой – дескать, не напрягайся, все равно не вспомнишь.

- А почему - тбилисец? - начал было я.

В ответ он слегка приподнял свою штанину.

Это, конечно, фирменное "трюкачество" тбилисцев, или даже некий код, выдававший с головой, – заправлять шнурки, если были длинные, в носки. Кому первому пришла в голову эта идея – не известно, и вряд ли было известно когда-либо. Кто-то зачем-то это сделал, и понеслось, став признаком некой франтоватости. Я стоял, как уже сказал, согнув ногу в колене, штанина слегка задралась, и Заза – так звали нового знакомого, заметил, что шнурок заправлен в носок.

Разговорились. Я - с Авлабара, он – с Мэйдана, - соседи. Он "знал" авторитета "Бледни" Рафика, тот был моим соседом. Я "знал" Шихо, он жил на одной с ним улице, через два дома. Оба болели за "Динамо": он – постоянно, я - дважды в год сомневался, когда "Динамо" играло с "Араратом". В "Лагидзе" летом я пил лимонную воду, зимой – "сливочный" с "шоколадом". Он любил "кахури" и двойной "шоколад", да так, что однажды на спор выпил подряд три стакана "шестерной" "шоколадной воды" - считай, сиропа, слегка разбавленного газировкой, после чего год обходил "Воды Лагидзе" по другой стороне Руставели. Только через год тошнота отпустила. Пиво – только в "Шатили", если свежесваренное, или на набережной в "Пепела", когда в редкие дни туда завозили "чешское".

- Оно пенилось, наливали медленно и по полкружки недолива из-за пены. Народ расшумелся, морду хотели набить. А он фартук скинул и убежал.

- И что?

- А ничего. Я перелез через стойку и стал пиво наливать. Менты подъехали – мол, что за кордебалет, хотели меня повязать, но люди не дали. Да и за что? Ни копейки не присвоил – все деньги там же у краника на стойке лежали. Менты подождали, пока бочка закончится, и наливальщик уже вернулся, подсчитали, что к чему. Излишек, естественно, был из-за пены – с любым пивом от этого не уйти, и пошли к директору в кабинет... Вах, рассказал и пива захотелось. Пойдем, тут рядом "Петрополь".

- Это как корабль который? – уточнил я.

Заза, похоже, в "Петрополе" был своим. Насмешливо оглядев очередь, он направился в ее голову и прижал ладонь к запертой стеклянной двери. Бородатый швейцар, увидев купюру, вытянулся по стойке "смирно", потом открыл дверь и крикнул в очередь:

- Броня у нех!

Толпа возмущенно загудела, но швейцар остудил закипавшие страсти:

- Бронировать надо со вчерашнего, ежели сегодня!

Такой весомый аргумент угомонил очередь затихла, и минуту спустя мы пробирались среди канатов, веревочных лестниц и прочей лабуды, призванной внушить, что попали на парусник.

- Это кто еще? – завопила из-за барной стойки круглая как шар голова кельнера. - Местов нет, ты что же, Егорыч, пущаешь?!

Бородатый швейцар заглянул на окрик в зал и сделал замысловатое движение рукой. Кельнер успокоился:

- В седьмую каюту их, - распорядился он.

- Так там эти... - официант замялся, а кельнер, мелькая пухлыми ручонками, выкидывавшими на стойку кружки с пивом, снова заистерил: 

- Гришаня! Гришаня, где тебя носит?! Гришаня!!!

Амбал, подперев головой потолок, занял собой весь небольшой коридор между стойкой и "каютами".

- Гришаня! – кельнер опять внезапно успокоился. – Седьмую каюту освободить надо людям.

- Так там... - прорычал Гришаня.

- В кубрик гопников! – завопил кельнер. – В кубрик – нажрамшаяся гопота!

Гришаня свое дело знал крепко. Вначале он открыл люк в полу. Потом не спеша направился к "каюте", из которой звучали мат и завывания, обозначавшие, видимо, песню. Вернулся он, держа двух ничего не понимавших субъектов за шкирки, еще один был зажат у него подмышкой. Их Гришаня аккуратно спустил в погреб-кубрик. А гарсон Данила следом доставил туда остававшуюся в "каюте" еду и выпивку.

- Там пущай лакают – нам ихнего не надо, раз уплочено, - возвестил кельнер. – А ты, Гришаня, через час их выпроводи к едреням. 

- Пива нам, Даня, - свойски обратился к официанту Заза.

- Только набор, - ехидно улыбнулся Данила. – По два пива и копченная ставридка - набор. Потом можно только пивка.

- Неси, - скомандовал Заза.

Данила собрался с духом и предложил.

- Лещ имеется также. Хороший лещик, недорого. Желаете?

Заза согласился.

- И нам, и нам леща! – "каюты" были отделены друг от друга невысокими перегородками – посетители не видели друг друга, но хорошо слышали.

- Нету больше лещей! – строго отрезал Данила и, понизив голос, добавил:
- Что они накинут – крохоборы?! А вы, вижу, - люди достойные! – и испарился, чтобы через пару минут возникнуть с невиданными пирамидами пивных кружек – по десять в каждой руке, увенчанными тарелками с нарезанной копченной ставридой или скумбрией. Следом на овальном подносе другой официант торжественно внес разделанного леща.

- Чернобыльский что ли зверь? – поморщился Заза.

- Ладожский, - ответил Данила. – Там и покрупнее водятся. Если что – то я тут, рядом. Водочки, может, остудить сильно?

Я замахал руками, а Заза сказал:

- Мы подумаем, - и молниеносно влил в себя пиво. – Жарко. Целый день воду дую, только вода это разве?! Еще и подванивает. Так и не привык к ней.

Я болтался в Петербурге больше месяца. Заза не был в Тбилиси больше трех лет. Сообщив это, он погрустнел, позвал Данилу и заказал бутылку водки с чем-то посущественнее ладожского гиганта.

- В графине водочка, - изогнулся гарсон

- А в графин откуда наливаешь, не из бутылки? – спросил Заза. – Принеси сюда бутылку и графин. Перельешь так, чтоб я видел. И прихвати еще по паре пива.

Чем больше пил земляк, тем больше мрачнел. Я догадался, что с ним произошло что-то неладное, и что скоро он начнет изливать душу.

- Почему так давно в Тбилиси не был? – я решил помочь ему в этом.

Заза посмотрел куда-то в сторону, потом на меня – в глазах, кажется, стояли слезы, и выдохнул:

- Сидел. Глупо сел. И все на хрен полетело. Корчил Арсена Марабдели из себя – на кой черт понадобилось?! Хотя нет, наверное, опять так же бы поступил – не знал ведь, как обернется.

В Ленинград-Петербург Заза ехать не хотел. Словно чувствовал поджидавшую беду. Но после школы надо было что-то делать, а в Ленинграде имелся влиятельный родственник по части поступления в институт. Дело было на мази, и Заза стал студентом. У каких-то друзей влиятельного родственника пустовала комната на Васильевском острове, и Зазу вселили туда с условием шумных бардаков не устраивать. Он устраивал тихие.

- Собирались институтские, выпивали, то да се. Соседи не жаловались, все пристойно. Рядом с домом на углу Среднего проспекта и Девятой линии всегда сидел слепой старик. Торговал всякой ерундой и сигаретами врассыпную. Утром шел на лекции, покупал у него пару сигарет – жалел старика. На свою голову жалел. В тот день все не так пошло. С Наташей с чего-то поцапался, и назло ей Люду к себе вечером пригласил. Так сделал, чтоб Ната узнала. Точно ее сглаз был. Или прокляла меня. Посидели у меня, выпили немного – как раз посылку получил с "Киндзмараули", то да се, а Люда вдруг домой засобиралась. Хотя вроде должна была остаться. Уговариваю, и так и сяк – ни в какую. Вожжа под хвост попала: домой надо, обязательно надо, и все тут. Зачем-почему – не говорит. Ну, надо и надо – не отпущу же так, пошел провожать. Идем к метро. Я хоть в обломе, но стараюсь не показывать. Идем, болтаем о чем-то, Люда смеется, я - тоже, хотя не в кайф ситуация. И сам спецом медленно иду, чтобы на метро не успеть, а там еще что-то придумаю по ходу, немного туда-сюда и мост разведут – куда ей деваться, вернемся ко мне. Дошли потихоньку до проспекта. Вдруг слышу крики. Кто-то на помощь зовет. Я, может, и прошел бы себе мимо – какое мне дело? Но тут Люда говорит, не надо вмешиваться, пошли дальше, без тебя разберутся. Ну, я, естественно, наоборот: как это не вмешиваться?! Надо же при девушке себя показать! Смотрю: старичка моего слепого тварь какая-то по асфальту швыряет – пиджак или куртка на дедуле уже по швам расползлась! Прикинь, у слепого нищего старика деньги отнимал! Кровь в голову ударила и смутно уже помню, что дальше. Одно только засело, как начал его молотить, так старик еще больший крик поднял: "Не трогайте его! – кричит. - Не бейте!" А тут и менты меня взать стали. Я говорю, что ж вы меня скрутили? Старика слепого грабили, а вы - меня?! Свидетели нашлись – я, мол, избивал человека и даже убить хотел. Почуял – плохи мои дела. Не хотел Людку втягивать, но пришлось сказать, что и у меня есть свидетель. А ее нет – как я драться кинулся, Людка в метро побежала. Испугалась. Потом на суде говорила, что я помочь хотел, что сама слышала крики о помощи, но на месте ведь ее не было. Наверное, решили, что однокашнику помочь как-то хочет. И родственник мой подключился, то да се – ничего не получилось. Не смогли меня вытащить – у ментов месячник какой-то был борьбы с хулиганством, ну и влетел я на три года за хулиганство с отягчающими обстоятельствами – пьяный, мол, был. А с чего пьяный? С бутылки "Киндзмараули" на двоих? Так, просто запах шел…

- Подожди, а старик этот? – перебил я.

- Сын его был, - алкаш и наркоман, у отца последнее отнимал. А все равно, не сказал правду старый – родная кровь! Упекли бы сынка по полной. Вот и не стал старик говорить правду. Сказал, что слепой сам, не знает и не понял, что именно произошло – сын пришел его домой уводить, и драка случилась.

- И сын молчал тоже?

- Не стал же бы он сам себя сажать. Тоже сказал, что пришел за отцом, а почему я с ним драться начал – не понял. Но, видно, капля совести у него оставалась – сказал, что претензий ко мне не имеет, и просит суд меня не наказывать. В итоге два года с небольшим отсидел. Хотел старика увидеть – просто спросить, как ему это время жилось. А нету его. Хочу восстановиться в институте, но не получается.

- Родственник не может помочь?

- Ну, ты даешь! – удивился Заза. – Как после случившегося его опять беспокоить?! Сам еще попробую. Не получится и черт с ним. Уже не пропаду. Поумнел.

Мы выпили еще. Я расчувствовался и стал уговаривать его вернуться домой. И самого вдруг потянуло в Тбилиси. Я посмотрел в окно и увидел белесое летнее петербургское небо.

- Это разве город?! – расклеился я. – Даже не темнеет, спать невозможно! Поехали домой. Завтра же поедем. Или давай прямо сейчас в Пулково, пока мосты не развели. Не будет в Тбилиси, в Ереван полетим, а оттуда на машине – пять часов максимум. На хрен этот Петербург со своим Санктом! Деньги есть, если что, Заза джан, об этом не думай...

В ответ он засмеялся и вынул из кармана две тугие пачки крупных купюр и потряс ими передо мной:

- Деньги не проблема. Не могу я.

Видимо, мы расшумелись, потому что возник Гришаня, за ним угадывался гарсон Данила, или кто-то другой. Заза скомандовал принести еще водки с пивом.

- Не положено, - процедил Гришаня. – Закрываемся.

- Закрываетесь, да тквени дедац… - ответил Заза. – Пошли. Тут недалеко заведение одно знаю, там до утра.

До заведения мы не добрались. Точнее – я не добрался. На улице мы вдруг потеряли друг друга, а я не знал, о каком заведении говорил земляк. Как это произошло – не знаю. В какой-то момент Зазы вдруг не оказалось рядом. Я позвал его пару раз, но он как сквозь землю провалился. Я тотчас заподозрил, что он ухитрился умыкнуть у меня деньги. И тут же застыдился такой мысли – деньги были на месте. Не знаю даже зачем, потом я пару дней специально ездил на остров и бродил там, думая встретить его. Но ни Заза, ни слепой старик на углу Среднего и Девятой линии, ставший его злоключением, мне не встретились.