Российская империя формировала модели мусульманского образования

"Вестник Кавказа" совместно с "Вести FM" реализует проект "Национальный вопрос", пытаясь понять, как решают в разных странах разные народы, разные правительства в разные времена проблемы, возникающие между разными национальностями. Сегодня в гостях у ведущих Владимира Аверина и Гии Саралидзе историк Марат Сафаров. Речь идет о мусульманском духовном образовании, о его истории, о том, почему российские мусульмане едет учиться в Саудовскую Аравию, в Египет, страны Ближнего Востока, Турцию.

Сафаров: В период наивысшего могущества Российской Империи в XIX веке здесь существовали мусульманские религиозные заведения. Некоторые из них становились авторитетными центрами для мусульманского мира. Россия формировала модели мусульманского образования. В России они зарождались, развивались в пределах Российской Империи. Так что опора, традиция, база есть. В конце XIX - начале ХХ века в разных регионах Российской Империи возникли джадидские обновленческие религиозные учебные заведения. Джадидизм –большое реформаторское направление, нельзя говорить «мусульманская реформация», применительно к исламу как-то не подходят эти термины европейские Нового времени, но что-то похожее, какая-то определенная параллель может быть проведена. Начали с вещей, связанных исключительно с дидактикой, то есть внутрипедагогические вещи, аспекты, связанные с формированием классно-урочной системы, с экзаменами, с оценками, которые начали применяться, с изучения родного языка, светских предметов. А дальше на этой почве сформировалась целая реформаторская идеология.

Выяснилось, что буржуазный мир сложен, нельзя к нему подходить со средневековыми, схоластическими подходами. Когда национальная интеллигенция при поддержке купечества стала создавать великие джадидские медресе. В Казани до сих пор сохранился архитектурный комплекс и медресе с таким же названием – Мухаммадия. Такие же медресе создавались в Оренбурге – Хусаиния, в Троицке, это нынешняя Челябинская область, в Уфе и так далее. Это не характерно было только для татар, это характерно было для многих народов России, в частности для крымских татар. Ведь и в Бахчисарае такие учебные заведения существовали. Словом, в пределах России это процветало.

Сохранилось много документов, фотографий, повествующих о том этапе духовного образования. В некоторых медресе преподавали люди, окончившие или прослушавшие курсы Сорбонны, преподаватели, которые были знакомы и с восточной традицией религиозной, и  то же время со всеми достижениями философии и гуманитарных наук. 

Саралидзе: Когда создавались эти духовные учебные центры, учитывалась национальная специфика?

Сафаров: Учитывалась. Стал преподаваться родной язык. В религиозных учебных заведениях родному языку не уделялось внимания, считалось неуместным зачем язык улицы, язык повседневной речи вводить в учебные стены. Есть догматические языки – арабский, есть красивый персидский, поэтический язык. Это все обогащает религиозного деятеля.

Поэтому духовные учебные заведения имели определенную цель - подготовка религиозных кадров. Но иногда из их стен выходили поэты (Муса Джалиль из оренбургской Хусаинии), художники (Баки Урманче из Мухаммадии). Но основная цель все-таки была подготовка кадров имамов.

Аверин: Без этого образования мог человек стать имамом?

Сафаров: Мог, потому что в исламе самого понятия духовенства как такового нет. Имам – это предстоящий на молитве. Но на практике в крупных городах, в больших центрах, допустим, как Казань, Астрахань, Уфа и так далее, человек, пришедший с улицы или вышедший из числа прихожан, сразу стать во главе молитвы не мог, не мог стать учителем. На практике это были образованные люди.

Джадидская система дала стимул для развития. Джадидизм боролся с кадимизмом. Кадимизм – это наоборот традиционализм, консерватизм, боязнь того, что ветра перемен ассимилируют мусульман, что мусульмане растворятся, что это приведет к разрушению и религиозной общины, и этнической, потому что религиозная и этническая всегда у мусульман были тождественны, одинаковы.

Но в борьбе какие-то истины высекаются из двух борющихся направлений. Появлялась полемическая литература. Кадимизм тоже имел свои учебные заведения кадимистские, старометодные.

Саралидзе: Центральная власть как-то вмешивалась в это?

Сафаров: Российская Империя регламентировала жизнь духовных управлений, они были созданы самой имперской властью, включая уфимское, крымское (бахчисарайское). Допустим, уфимское духовное управление было создано при Екатерине. Неслучайно Екатерину татары в татарской традиции называют «бабушка-царица» - такое любовное к ней отношение. Вообще при Екатерине Золотой век был золотым не только для дворянства, но и для мусульман.

Но центральная власть не финансировала ни старо- ни новометодных. Финансирование шло на средства общин. При этом старометодные академисты постоянно апеллировали к властям. Особенно в 1905-1907 годах и с началом Первой мировой войны. В столыпинскую эпоху кадимисты активно подавали сигналы, что реформаторы подрывают устои монархии. А духовные управления пытались оставаться над схваткой. Но всем было очевидно, что кадимисты - это прошлый век. Они старались показать свою лояльность, но было очевидно, что они ничего не сформируют интересного.

Кадимисты опирались на старую схоластическую традицию. Мусульманские народы России питались светозарной Бухарой, которая в определенные периоды времени была одним из центров мусульманского мира, но к Новому времени уже начала оказалась в кризисе.

Кадимисты и уже старая бухарская схоластическая система были тесно взаимосвязаны. Это достаточно продолжительная форма обучения, похожая на какие-то беседы наставника со своими последователями. Никаких документов по обучению не выдавалось, по существу учебной литературы не было. Литература существовала, но она не была адаптирована под учебную, это были религиозные книги. К началу ХХ века все это трещало по швам. Джадиды стали создавать национальные общественные движения, перераставшие в партии, издавали газеты. В конце уже XIX века крымско-татарский деятель Исмаил Гаспринский издавал в Крыму крупную газету, которая стала общероссийской. Духовные лидеры становились национальными лидерами.

Саралидзе: Были ли мусульмане разных национальностей разобщены?

Сафаров: Разобщенность стала наблюдаться во время революции 1917 года. Мусульмане и не договорились относительно того, как они хотят видеть в дальнейшем свою жизнь: в виде национально-территориальных автономий, культурных автономий или вообще быть сепаратистами. Не могли договориться даже братские татары и башкиры, что уж говорить, например, о Поволжье и Северном Кавказе. В 1917 году пришла новая эпоха, она смела былых конкурентов, сторонников обновления или консервации.

Аверин: Аналогичные процессы происходили в других странах? Были ли эти системы образовательные изолированы или в те годы из российского Поволжья ездили обучаться в исламские центры, медресе, университеты на Ближний Восток? Была ли обратная связь? Приезжали ли сюда из других государств?

Сафаров: С ктому времени Бухара устаревала, но она все равно обладала какой-то святостью. Это своеобразный маяк. Бухара со своими мечетями и мавзолеями была символом мусульманского образования. Даже очень крупные джадиды учились у бухарских преподавателей.

Были робкие контакты с исламским миром за пределами Российской Империи. Имперская власть не стимулировала их, а сами мусульмане не имели особой активной связи. Система внутрироссийских медресе была разветвленной. Поэтому сегодня "опыт", "традиция", "опора" – не пустые слова.

Саралидзе: Что произошло в советское время с духовным образованием?

Сафаров: Нельзя сказать, что были существенные гонения на мусульман, как это было, например, с православием. Исламская система образования двухступенчатая. Массовые школы - мектебы, а медресе - учебные заведения высшего типа. В советское время часто в литературе цитировалось высказывание Ленина, который писал о том, сколько грамотных татар в Поволжье, сколько на них приходится мектебов и сколько казенных учебных заведений, которые создавала Российская Империя. Сравнение было не в пользу казенных. Число грамотных татар было очень высоко. Об этом говорили и православные миссионеры.

Саралидзе: Мектебы тоже финансировались исключительно общинами?

Сафаров: Исключительно общинами. И Ленин об этом говорил. Он в этой теме разбирался очень хорошо, поскольку его отец Илья Николаевич Ульянов был крупным функционером от образования - инспектором народных училищ Симбирской губернии. Очень хорошо в семье Ульяновых знали о том, что такое татарское образование.

Слом этой системы осуществлял не Ленин, это делалось уже в сталинский период. В Средней Азии, в Закавказье полуофициальные ростки где-то этого образования где-то остались, а с территории РСФСР оно полностью исчезло. В Поволжье и на Северном Кавказе шла тотальная ликвидация этой системы.

Но в Советском Союзе были мусульманские учебные заведения. И опять это Бухара. Бухара – вообще жизнестойкий организм, она пережила и монгольское нашествие, и Великой шелковый путь по ней проходил, но она всегда расцветала через какое-то время. В советское время она уникально расцвела - в древних, средневековых стенах медресе Мири Араб возникло «советское» медресе, в котором изучали основы советского государства и права, а также шариат, арабский язык, хадисы. Хадисы изучать в Бухаре сам Аллах велел, потому что рядом похоронен имам аль-Бухари, великий собиратель хадисов. Этот центр привлекал, о Бухаре знали и иностранцы.

В начале 1970-х годов возникло еще одно учебное заведение в СССР – Ташкентский исламский институт им. аль-Бухари. Было фактически два учебных заведения. Учились там и шииты, и сунниты. Шииты из Азербайджана, не имея других учебных заведений, если они хотели быть духовными деятелями, приезжали в Бухару и учились в Бухарском суннитском традиционном медресе Мири Араб. Это легендарное учебное заведение фактически создало плеяду современных религиозных деятелей России.

Саралидзе: Тогда не было противостояния суннитов и шиитов?

Сафаров: Его вообще не было никогда. Например, в начале 1917 года, в эпоху Февральской революции, в недостроенной Петроградской мечети прошел первый в истории России (а может быть, и мировой) совместный намаз шиитов и суннитов. В конце 1920-х во дворе Московской соборной мечети шииты проводили периодически свой обряд-мистерию - ашуру. Все москвичи – и татары, и русские - наблюдали за этими знаменитыми шиитскими самоистязаниями. Все понимали: это такая особость, они такие, а мы другие, но это не значит, что они еретики. В России накоплен еще и такой опыт.

Саралидзе: На огромную страну с довольно большим мусульманским населением было всего два таких исламских учебных заведения. В 1990-е этот вакуум начинает заполняться? 

Сафаров: Когда мечети стали открываться ежедневно в разных частях РФ, встал вопрос, где готовить кадры. Приходили активисты, энтузиасты, представители национальных общин, которые добивались, например, возвращения исторических зданий. Эти люди, может быть, не имели религиозного образования, но благодаря им сложилась эта инфраструктура.

Возник вопрос, кто станет, используя светскую терминологию, квалифицированным наставником, где их обучать. У нас осталось это богатейшее книжное наследие, но не произошло практической передачи знаний. Поскольку изобретать было сложно, решили адаптироваться там, где центры существовали. И здесь возникла проблема - религиозная традиция тесно перекликается с менталитетом, с историей, с особенностями взаимоотношений с православием, с самим феноменом российского ислама. Поэтому конфликтам не было числа. Были бытовые конфликты, конфликты поколений, и они охватили практически все общины. Поэтому вопрос здесь не в том, что мы должны отрицать сам факт зарубежного образования как такового и вообще всю эту традицию. Но ее нужно использовать на уровне "аспирантуры", в не "школьной программы". Когда свой приходит с чужим уставом, это создает напряженную обстановку. Молодые, вернувшиеся из зарубежных медресе, часто отрицали национальную основу религии.

Важен человеческий фактор, важна община, куда человек попадал, важна его семья, где откуда пошли корни его религиозной традиции. Много крупных российских религиозных деятелей, в 1990-е окончивших зарубежные учебные заведения, сейчас говорят о необходимости  возврата к традициям. Наша национальная традиция должна быть сохранена. Исламоведение в России имеет достаточно прочную основу, богословие у нас развивается. Вопрос в том, чтобы работать современными средствами, научными методами, в не старые книги перелистывать. В Москве существует Московский исламский институт, работаю учебные заведения в Уфе, в Казани, в Петербурге. Создается также учебное заведение в Булгаре, уникальное, там, где когда-то был принял ислам. 

Аверин: Есть ли во всем этом предмете элемент попытки других мусульманских центров попытаться навязать свое видение?

Сафаров: Образование очень легко идеологически использовать в разных смыслах. Безусловно, попытки это были и это есть. Если мы говорим о глобальных идеологиях, то они проникали и проникают. Если мы говорим об идеологиях завуалированных, то идет определенное идеологическое влияние со стороны разных государств, которые используют фактор прерывания традиций образовательных в своих интересах.

Аверин: Можно ли говорить, что есть традиция российского духовного образования, а есть мировая - монолитная, нерасчленимая?

Сафаров: Конечно, нет. Допустим, традиции религиозного образования саудитские или иранские, или турецкие – это разные модели. Может ли иранская модель быть принята Саудовской Аравией? Нет, конечно. Не только потому что она шиитская, а потому что исторически саудитская традиция, ультраортодоксальная отличалась от иранской. Это разные системы, в разные исторические периоды разные государства играют какую-то определенную роль.

Если мы говорим о каких-то вещах, связанных с образованием, с научными исследованиями, очень важно продолжать эти исследования. Не отгораживаться, не говорить, что там плохо, а у нас все хорошо. Надо исследовать, изучать их, причем, не только силами богословия, но и силами светской науки, востоковедения, которое иногда отстает от актуальных аспектов нашей жизни, от актуальных вещей глобальных, которые нас сопровождают. А исламское образование- это одна из важнейших, глобальных тем, не только российских. 

Саралидзе: Если в России будет развитая система школ и медресе, хорошо укомплектованных, то будет меньше влияния оттуда. Идет ли речь о государственном финансировании исламских учебных заведений?

Сафаров: Здесь очень трудные правовые барьеры, как это сделать так, чтобы никто не обиделся от прямого или косвенного финансирования. Но есть примеры региональные, когда с определенными фондами, благотворительными, общественными серьезная работа. Известен пример Татарстана, связанный не только с православием, но и с исламом. Темы возрождения Болгара и Свияжеска идут параллельно. Здесь нет какой-то политкорректности, просто население 50% православные, а 50% мусульмане. При этом они живут мирно в одной республике.

Булгарская тема дает нам в этом смысле очень хороший пример. Не нужно здесь создавать федеральной целевой программы, потому что она все равно не сможет учитывать все. Кавказ, например, слить с Поволжьем невозможно. А вот региональные темы более очевидны. Татарстан, Башкортостан, не побоюсь этого сказать, для многих стран примеры. 

Саралидзе: Этот опыт не просто мирного сосуществования, а культурного взаимопроникновения.

Сафаров: При том, что мы не идеализируем ситуацию, было много сложного очень, и в имперский период в том числе. Тем не менее таких примеров в других поликонфессиональных регионах мы вряд ли сможем найти. Например, на Балканах, к сожалению. А у нас есть. Мы этим можем похвастаться. 

Аверин: Что мы и делаем!