Отношения Москвы и Вашингтона хуже, чем во время Карибского кризиса

Еще несколько лет назад казалось, что методом проб и ошибок Россия и США подошли к возможности выстраивания взаимовыгодных отношений, поскольку несмотря на глубину различий, стороны нуждаются друг в друге. Эксперты говорили, что в новой модели взаимозависимости углубление экономических отношений служит залогом продолжения трудно идущего диалога по вопросам безопасности. Условиями развития новой взаимозависимости называли рост экономики России, готовность российского руководства воздерживаться от конфронтационных действий и усилия по улучшению образа России за рубежом.

В последнее время многое изменилось. Как полагает доцент кафедры международной безопасности факультета мировой политики Алексей Фененко, "миф о том, что экономическая взаимозависимость уменьшает риски конфликтов между странами, изобрели 1960-х американские либералы и с тех пор транслируют нам уже полвека. Но давайте посмотрим на факты. Грузия и Украина не оставили камня на камне от этого мифа. Какая у нас с грузинской экономикой была тотальная взаимозависимость, по сути, была полная привязка грузинской экономики к российской! С Украиной была взаимозависимость полная. Украинские гастарбайтеры были в России всегда, сколько о родственных связей! Это помешало военному конфликту, хотя и опосредованному?"

По мнению эксперта, тот факт, что в России работают американские корпорации нельзя считать страховкой от сползанию к вооруженному конфликту: "Карибский кризис 1962 года был гораздо лучше той ситуации, в которой мы находимся сейчас. Тогда мы делали все, чтобы избежать войны. У нас говорят о Карибском кризисе как о низшей точки конфронтации, но никто не говорил о возможности разрыва дипотношений. Мы работали на предотвращение войны, элиты двух стран делали все для того, чтобы война не состоялась. Сегодня, если посмотреть на события вокруг Грузии, Украины и Сирии, очевидно, что обе элиты не работают на то, чтобы конфликт не состоялся. Я опасаюсь, что в какой-то момент мы начнем работать на то, чтобы, пусть локальный и региональный, но конфликт состоялся, чтобы мы померились силами".

Фененко напомнил, что в годы холодной войны у России и США был дефицит причин для реального военного конфликта: "Нам, грубо говоря, не за что было начать реальный военный конфликт. У каждого был свой мир - у нас мир социализма, у них мир капитализма. Политиков-фанатиков, которые бы хотели уничтожить другого не было ни у нас, ни у них во власти. Как бы мы ни подчеркивали разность идеологий и идеологический конфликт, конфликт был не тотально идеологический - мы говорили о том, что мы соревнуемся с США. После окончания холодной войны у нас впервые стали нарастать реальные разногласия. Мы стали строить отношения в глобальном мире, обладая сопоставимыми военными потенциалами. Россия сохранила за собой право вето в Совбезе. Американцы ощутили предел своего могущества, но ощутили они его не сейчас, а в середине 1990-х годов. Они поняли, что несмотря на окончание холодной войны, российский военный потенциал остался, остался Совет Безопасности ООН, где сохранилась система послевоенного управления миром".