Российская миграционная политика оказалась эффективнее западной

"Вестник Кавказа" совместно с "Вести FM" реализует проект "Национальный вопрос", пытаясь понять, как решают в разных странах разные народы, разные правительства в разные времена проблемы, возникающие между разными национальностями. Сегодня в гостях у ведущих Владимира Аверина и Гии Саралидзе  Владимир Зорин, профессор, заместитель директора Института этнологии и антропологии Российской академии наук, член совета по межнациональным отношениям при президенте России, доктор политических наук.

Саралидзе: Сегодня тема у нас – это отношения к миграции в исторической перспективе, как в России относились к миграции, хотим сравнить с тем, что происходит и сейчас в европейских странах, в Евросоюзе. Вы не понаслышке знаете о проблеме социализации людей цыганской национальности у нас в России. То, что произошло в Тульской области, можно ли считать каким-то проявлением нацвопроса?

Зорин: Конечно, нет. Это обыкновенный социальный конфликт, правовая коллизия, которую за счет этнической мобилизации пытались представить как межнациональный конфликт. Кстати, это очень часто бывает в национальном вопросе. Мы боимся, когда слышим «межнациональный конфликт», и этим определенные люди пользуются. Крымская ситуация – то же самое. Помните, крымские татары захватывали земли. Украина в течение 25 лет не могла этот вопрос, а сейчас он вопрос решается.

Что касается правовой коллизии в Тульской области, что самое главное, что никакие объективные причины, никакие события, никакие исторические обиды не дают права поднимать руку на представителя власти, на полицейского. И здесь ни в какой мере оправданий быть не должно.

Саралидзе: Но все равно вопрос социализации цыган есть. Часто в местах компактного расселения цыган возникают трения между ними жителями других национальностей.

Зорин: Они существуют, но есть механизмы их разрешения. Вообще никогда цыгане в Российской империи не относились к инородцам. Это коренное российское население. Они приняли православие. И даже в переписи 1897 года в Российской империи переписывалась, они не относились к инородцам. Но у этого народа есть свои традиции, обычаи.

Одно время хотели, чтобы представители малых народов жили в больших городах, но оказалось, что стала теряться идентичность, их культура.

Сейчас ведется другая политика, в том числе и в отношении цыган. Это сложная тема. Но во многих местах есть механизмы урегулирования всех этих проблем. Существуют переговорные механизмы, и необходимо постоянное внимание власти особенно на уровне местного самоуправления к этому вопросу. Еще раз хочу сказать, это не межнациональный конфликт, это правовая коллизия - самостроя полно везде, и это должно быть уроком всем нам, что нужно решать эти вопросы, а не откладывать в долгий ящик.

Саралидзе: Вообще подходы к миграции у нас и во многих странах Западной Европы, США, Канады, Австралии были разные. Как сформулировать это отношение в историческом контексте?

Зорин: Мировая практика наталкивается на нашу российскую традицию. Мультикультурализм придумали Германия, Канада и другие страны, где было много мигрантов. В 1946 году население Германии на 99% составляли этнические немцы. Но началось восстановление, развитие экономики, рабочих не хватало. Первыми, кого они пригласили, были итальянцы. Это европейцы. Но в самой Италии начался экономический бум, поэтому итальянцы начали возвращаться к себе на родину. (Так и у нас сейчас, например, казахи не едут работать в России, потому что там экономика развивается нормально).

Тогда немцы пригласили в качестве рабочих турок. Сейчас турки частично адаптировались. 3,5 миллиона этнических турок сейчас признали гражданами ФРГ, они участвуют в выборах и так далее. В отношении этой части населения встал вопрос: как с ними быть. Тогда придумали мультикультурализм.

В России же не было миграции до 1991 года такой, какая сейчас есть – трудовая, самостоятельная, нерегулируемая, с нелегальными элементами, с нарушением законов. Но западная модель изначально у нас не работает. До царской империи вся миграция была только с разрешения. Самый яркий пример – это российские немцы, которых Екатерина пригласила к нам 230 лет назад. Это корейцы, которых Александр пригласил 150 лет назад. В советское же время не было миграции как таковой, но когда занавес рухнул, когда начала развиваться другая экономика, возникла другая ситуация, другие отношения, мы столкнулись с беженцами. В 1990-е годы мы принимали беженцев более миллиона человек в год. Это были соотечественники, никаких фобий не было.

Но потом ситуация изменилась, потом к нам стали ехать трудовые мигранты. И первый поток трудовых мигрантов был неорганизованный, ехали, кто куда хотел. Я это называю второй моделью миграционной политики, которая у нас реализовалась. А со временем стало ясно, что нельзя так, чтобы кто куда хотел ехал, какие угодно специалисты.

И в последнее время в нашей стране реализуется третья модель миграционной политики, основанием которой являются механизмы, которые позволяют регулировать миграцию, позволяют ее более жестко контролировать. И жизнь показала, что эта третья модель, которая разработана с учетом собственного национального опыта, оказалась эффективной, гораздо эффективнее, чем западноевропейская модель, которая не справилась.

Саралидзе: При разработке этой третей модели учитывалось то, что происходило в Западной Европе? Ведь миграционный кризис в Европе, о котором мы сегодня говорим, это уже второй, а, может быть, и третий или четвертый этап. Первый раз, когда заговорили о провале мультикультурализма – это были события в Париже, когда запылали пригороды. Были и в других странах проблемы.

Зорин: Сигналы, конечно, были, но все очень верили, надеялись, что система мультикультурализма сработает. Когда мы стали изучать европейский опыт, вынесли оттуда много позитивного. Например, мы увидели, что анклавы – это очень опасная вещь. Мы сразу взяли линию на то, чтобы не поддерживать подобные тенденции, что у нас в стране не должно быть национальных, мигрантских анклавов, где бы собиралась вся их масса. Далее, мы решили проводить обучение мигрантов, создавать курсы по языку, по истории России, по культуре. Они реально работают. Это очень большая сеть. Миграционная служба заключила порядка полутора тысяч соглашений с общественными организациями по вопросам общей политики в отношении адаптации и интеграции мигрантов. Летом 2012 года президент Владимир Владимирович Путин утвердил концепцию миграционной политики до 2025 года, где все, что мы делаем, прописано.

Саралидзе: Острота этого вопроса заметно спала. Если говорить об опросах общественного мнения, национальный вопрос, вопрос миграции, опасения по этому поводу ушли чуть ли не во вторую десятку. Это все-таки реализация концепции миграционной политики или это экономический кризис, который вынуждает мигрантов уезжать?

Зорин: Все вместе. Но мегатренд состоит в том, что система стала жестче, она стала менее коррумпирована. Создана система учета мигрантов. Всякий человек, пересекающий границу, сразу попадает в базу данных. Далее все его передвижения по стране фиксируются. Нарушил правила движения, нарушил правила учета, не продлил патент и так далее – все это фиксируется. И на этом основании есть такая мера – запрет на въезд в нашу страну. Это реально работает. Люди понимают, что если им нужно ехать в Российскую Федерацию, им нужно четче соблюдать те нормы и правила, которые предписываются. Это тоже один из результатов нашей новой модели миграционной политики. Главное нововведение состоит в том, что практически снижена доля квотирования, а это был главный механизм во второй модели, право получения патента делегировано мигрантам на работу не только у физических, но и у юридических лиц. Это дает определенную свободу и возможности для работника. Стоимость этого патента субъект федерации определяет сам. Самое главное, что теперь включен экономический механизм.