Казаки раздвигали границы России

"Вестник Кавказа" совместно с "Вести FM" реализует проект "Национальный вопрос", пытаясь понять, как решают в разных странах разные народы, разные правительства в разные времена проблемы, возникающие между разными национальностями. Сегодня в гостях у ведущих Владимира Аверина и Гии Саралидзе историк, кандидат педагогических наук Марат Сафаров. Тема программы "Казаки: история и современность".

Сафаров: Историческая ретроспектива взаимоотношений казаков с разными народами, включая конфликтные взаимоотношения – это, конечно, тема нацвопроса. По существу, это расширение границ как географических, так и, не побоюсь этого слова, ментальных. Происходило столкновений цивилизаций, проникновение цивилизаций.

Если мы берем Северный Кавказ, то это, конечно, не просто казачество, это и мир православия, включая старообрядческие течения, но все-таки мир христианский сталкивается с миром Востока. Я бы не говори здесь об исламском мире в каком-то ортодоксальном ключе, поскольку многие народы Северного Кавказа очень поздно приняли ислам, некоторые только в XIX веке завершили исламизацию. Так или иначе, началось взаимопроникновение европейских и восточных ценностей.

Аверин: Казаки ведь первыми столкнулись и с культурами Дальнего Востока.

Сафаров: По существу русский человек в лице казака не просто расширил границы, но и встретился с разными мирами. Если мы берем другие казачьи поселения, казачье пространства – уральские, оренбургские, сибирские, то там этот процесс был менее болезненный. Примером этого модно считать участие местных тюркских народов в тех восстаниях, которые инициировали казаки. Татары и башкиры сразу начали поддерживать казаков, в частности в крестьянской войне Емельяна Пугачева. Восток очень разный, и вдруг приходит западное понимание, русская модель Запада, и она все-таки совершенно иная.

Саралидзе: Интересно ведь, что казаки приходили в то время, когда существовало в центральных районах России крепостное право, а это люди совершенно другого склада, другой ментальности.

Сафаров: Возможно, это и была причина успеха в выстраивании этих взаимоотношений, потому что приходил вольный человек. История не знает сослагательного наклонения, но если бы пришел пригнутый к земле крестьянин, безусловно, взаимоотношения были бы другими. Поэтому на  Северном Кавказе мы видим быстрое проникновение даже бытовых особенностей. Сейчас мы будучи туристами, примеряем разную одежду, пробуем разную кухню, нам нравятся разные особенности культур, мы к этому относимся достаточно спокойно. А тогда только очень свободный человек мог воспринять другую культуру. Взять мужскую одежду взять казаков, расселенных на Северном Кавказе, терских, например, - они восприняли черкесскую одежду. Это говорит о том, что казаки без стереотипов относились к культурному опыту соседних народов, приходя туда, брали у них лучшее. Но идеализировать отношения, безусловно, нельзя.

Это долгие и достаточно сложные отношения взаимопроникновения, часто конфликтного, потому что расширение пределов государства было не только культурным, но и прежде всего политическим. Кроме того, конечно, определенное вторжение происходило извне, как со стороны тех государств, которые поддерживали горские народы, в результате чего Кавказская война затягивалась, это было очевидно в XIX  веке, так и со стороны центральной русской власти, которая за спиной казачества всегда была.

Казаки идут по этому "минному полю" первые, но Москва или Петербург зорко следят за этим, вмешиваются в эту ситуацию. Это обостряло отношения. Но политика есть политика, никуда без нее не деться.

Аверин: Всегда ли казаки шли по приказу? Или иногда это был процесс спонтанный, когда сначала казаки по разным причинам выдвигались в ту или иную местность, область, а потом уже центральная власть признавала эту территорию Россией?

Сафаров: Я в этом смысле согласен со многими историками казачества, которые отмечают, что казаки во многом и формировали эту политику. Они протаптывали эти пространства. Царская власть понимала значение южных, дальневосточных или уральских пределов именно благодаря казачьему расселению. Казаки пространство очертят, и соответственно царская власть туда и направляет свои войска, регулярную армию. По Кавказу это очень хорошо видно.

Казаки определяли векторы расширения пределов русского государства, потому что это вольные люди, часто беглые люди, не только беглые крепостные крестьяне. Мы иногда упрощаем ситуацию относительно крепостного права, а оно было распространено в пределах центральных южных губерний, казаки же бежали к южным пределам отовсюду. И в тех пределов государства крепостничества и не было. Но условия жизни, допустим, климатические, были сложны. И они бежали на благодатные земли.

Старообрядчество дало определенный стимул. Старообрядческая вольница, несогласие с церковными реформами XVII века привело к тому, что она очень хорошо сочеталась с казачьей вольницей. Cреди казаков было много старообрядцев. Поэтому они определили пределы, а царская власть этим воспользовалась очень эффективно и этот форпост использовала.

Кроме того, надо понимать, что казачество было как свободным, такое «гуляй поле», так и реестровым, то есть, которое переходило на царскую службу, и было если не частью регулярной армии, то в значительной мере координировало свои действия с теми направлениями внешней политики, которые Петербург определял для них.

Саралидзе: Но горцы в определенной степени долгое время были врагами.

Сафаров: Но казакам была присуща такая средневековая черта почитания своего врага, уважения к нему за его силу, стать, отвагу. средневековые, мужественные черты такого благородства к поверженному врагу проявились во время пленения Шамиля в Гунибе в 1859 году. Среди казаков отношение к вождю горцев было как к достойному врагу. В принципе, казачество – это военное сословие, поэтому отношения строятся именно по части «победа-поражение», «доблесть-трусость», а не по такому аспекту как зажиточность или земельный надел.

Со временем казаки к земле прирастают, расширяют свои земельные наделы, становятся состоятельными людьми, переселяются в города, в частности, в такие крупные города как Новочеркасск, богатый город, Ростов-на-Дону, Екатеринодар. Тем не менее, все равно маркёр – это, прежде всего, воин. Но воин не подневольный, не рекрут, а воин, вступивший в равный бой.

Аверин: Переселенцы в этом смысле не вливались, не становились воинами, продолжали быть пахарями?

Сафаров: Да, они продолжали быть пахарями, взаимоотношения с ними очень сложно выстраивались. По существу, казаки хотели оберегать свое закрытое пространство. Сегодня задача СМИ и исследователей – говорить об "островах" русского мира за пределами России, особенно в тех пространствах, где условия для их жизни, культурные условия, языковые условия, экономические условия очень тяжелы. Это, безусловно, относится к семиреченским казакам, потому что они помимо всех прочих «прелестей», которые получил русский человек после распада СССР, оставшись жить в разных государствах, еще и оказались разделены внутри.

В Казахстане для семиреченских казаков более или менее благоприятные условия, но они также проживают в Узбекистане, в Туркменистане, в Киргизии. Четыре государства стали ареалом традиционного расселения семиреченских казаков. Они имеют право называть себя коренными жителями этого пространства, поскольку несколько веков там обитают. Они интересны тем, что не смешались с многочисленными волнами русскоязычного переселения в течение конца XIX, всего XX века. Здесь и религиозный уклад особый, значительное распространение старообрядчества. Здесь и бытовые ограничения, и осознание своей сословности. Они остались реликтом русского казачества до сегодняшнего времени.

Сегодня различные казачьи национально-культурные организации существуют в Казахстане. Им важно ощущать себя казаками там. Проникновение не только цивилизации, но и определенные, пусть не государственные, но все равно ограничения распространения русского языка, русской культуры, накладывает отпечаток. Ощущать себя казаком это такая мирная манифестация свей идентичности в этнографическом смысле. Думаю, культурная поддержка казаков должна осуществляться, безусловно.

Аверин: Казаки несли свое представление о русском мире. Но когда приходила власть, она несла свое представление о русском мире. Для коренного населения это не было "взрывом мозга"? Или между ними была идентичность абсолютная?

Сафаров: Если брать Семиречье, Туркестан, то взаимопроникновение местного населения и русского населения по-настоящему стало происходить только в советское время. Даже в советское время существовали европейские и восточные города внутри одного населенного пункта. Допустим, до землетрясения 1966 года в Ташкенте так было даже в столице советского Узбекистана. Что уж говорить об отдаленных пределах, где селились семиреченские казаки. Это была картинка русского мира, нежели какое-то бытовое взаимопроникновение. На Кавказе же наоборот - дошло до того, помимо черкески казаки и обувь перенимали, и блюда кавказских народов, а кавказским народам приносили традиции пашенного земледелия. На Кавказе они и враждовали, и кунаками были, то есть практически побратимами, и убивали друг друга, и братались. В Туркестане этого не было – это особенность принимающей стороны. Местное население не враждебно, но оно совсем полярно. У него не было какого-то интереса к казакам, а власти и не стимулировали его. Власти никогда не ставили задачу использовать казаков как миссионеров. Казаки несут свою службу, а миссионерством занимаются совсем другие товарищи, которые специально для этого обучены. Глобальной задачи европеизировать "туземцев" не ставили. Это, может быть, и спасло семиреченских казаков от растворения в других волнах русского мира, который приходил туда, особенно в советское время.

Но был определенный казачий снобизм по отношению к местным, уж слишком различалась их бытовая жизнь. Не было точек соприкосновения. Если только по торговой линии, но и то, это было не слишком развито. Царское правительство очень активно использовало в Туркестане другой народ - татар, которые были тюркоязычны, которые были и есть мусульмане. Именно  их в первую очередь царская власть двигала в сторону освоения Туркестана. Эта политика по инерции продолжалась в советское время. А казачество стояло особняком, потому что это русский человек, да еще и особый русский, не тот, который приходит с повеления царской администрации, не чиновник, не земледелец, не торговец. Местное население это четко ощущало.

Слава богу, что сегодня это не вызывает никаких конфликтов. Усвоены уроки 1990-х годов по части политической стабильности режимов. Национальный вопрос не обостряется никакими сторонами. Но казаки это не какая-то внутренняя сила и не какая-то угроза. Это историко-культурная общность, это коренное население местного региона. Это такой же народ, как местные уйгуры, дунгане, они тоже откуда-то пришли, но они хорошо интегрировались в эту культуру. А казаки все-таки особняком стоят.

Аверин: Казаки никогда нигде не претендовали на сепаратизм территорий в смысле государственности?

Сафаров: В том-то и дело. Начало 1990-х годов мы в расчет не берем, потому обострение было у всех. Уже с середины 1990-х были выступления лишь за свои права при регистрации национально-культурных обществ, по возвращению православных церквей, потому что некоторые из них принадлежали РПЦ, но тем не менее были казачьими приходами. Это не представляет угрозы для местных режимов, и никаких сепаратистских поползновений казаки не выставляют.